– Магистр действительно брал образцы! – признал юноша. – И участвовал в наших экспериментах с сухим льдом в эшелоне…
Слушатели, не пропускавшие ни слова, разразились аплодисментами. Квитославный оторвался от своих записей, чтобы поучаствовать во всеобщем ликовании.
– Что ж, расследование закончено! – бодрым голосом отозвался Фирс. Повернулся к санитарам и скомандовал: – Давайте ваши носилки!
Окружённое основательным парком больничное отделение кратковременного пребывания с его толстыми кирпичными стенами, высокими узкими окнами и стальными дверями создавало прохладу и, как утверждали попечители госпиталя, уют.
За забором мальчишки-газетчики орали во всё горло:
– Сыщик Вийт и его помощник ранены! Истекающий кровью детектив сумел раскрыть таинственнейшее исчезновение алхимического магистериума! Читайте экстренный выпуск! В лекарне Святого Лазаря в эту минуту герою оказывают посильную помощь! Репортаж самого Квитославного!
Одетого в халат поверх больничной пижамы, отмытого от крови Фирса приткнули в виду скромности происхождения в общую палату на двадцать человек.
Некоторая скученность размещения компенсировалась здесь безграничными возможностями играть в триктрак. На стол пациенты в качестве скатерти постелили свежий номер «Чутков» с Вийтом и самим истопником на первой полосе. С дагеротипа на читателя смотрели залитые кровью лица с мутными, размытыми глазами.
Обсуждать и расследование, и царапины Фирса уже было неинтересно, поэтому игроки вели беседу о видах на урожай сумаха у осман, темы животрепещущей и неиссякаемой.
Татион Ренеевич как раз наносил сокрушительный удар по авторитету доселе непобедимого пациента с грыжей, как в коридоре раздались крики. Исполосованное царапинами лицо истопника, столь же устрашающее, как и ход, который Фирс собирался сделать, поворотилось к двери в палату.
– Без дозволения доктора нельзя! В уличной одежде нельзя! В неприёмные часы нельзя!
Были слышны топот множества ног и нечто, что неподготовленный слушатель мог принять за падение тел. Шум приближался, вопли становились истеричными.
Дверь в палату рывком отворилась, и на пороге выросла мадемуазель Франсуаза Понмаре. Вид у неё был решительный, воинственный, ожесточённый. В руках она мяла, будто дубину, свежий выпуск «Чутков».
– Вы?! – вскрикнул изумлённый Фирс, невольно привстав.
Узрев истопника, живого и, в общем-то, вполне здорового, барышня замерла на месте. Сначала на её лице вспыхнула радость, потом проявились озадаченность, а ещё через мгновение всё заслонила ярость. Девушка сделала несколько стремительных шагов вперёд и нанесла помощнику детектива пощёчину. Хорошо ещё, что раскрытой ладонью, а не свёрнутой в трубку газетой.
Товарищи Фирса по палате радостно загоготали.
– Да как вы смели, негодяй! – воскликнула мадемуазель Понмаре. – Я думала, вы погибли! Я думала, вы истекли кровью! Я думала, где шить траурное платье! Я думала…
За спиной Франсуазы выросли сестра милосердия, санитар и местный дворник. Все трое тяжело дышали. Все трое излучали ярость.
– Вон отсюда! – вскричала женщина-медик, потрясая акушерским стетоскопом. – Это дикое нарушение распорядка!
– Прекрасно, я и сама желаю незамедлительно покинуть это место! – ответствовала Франсуаза и, развернувшись, направилась к выходу.
– Неужели вы пришли ко мне? – промямлил всё ещё не пришедший в себя Фирс. – Именно ко мне! Именно вы!
– А вы кого-то другого ждали? – взвизгнула мадемуазель Понмаре, развернулась, подскочила к истопнику, дала ему ещё одну пощёчину и вновь направилась к выходу. – Или считали, что никому в мире нет дела до вашего здоровья!
– А здоровьем Ронислава вы не хотите поинтересоваться? – бросил ей вслед Фирс.
– Что? – спросила Понмаре, не сбавляя хода. – Конечно! Как он?
– Вопрос задан и отвечен! – заулыбался Фирс.
– Это ещё что значит? – барышня остановилась.
– Ничего, это я в бреду, – ответил истопник, не в силах унять безотчётную радость.
– Вон! – взвизгнула сестра милосердия, наступая на мадемуазель Понмаре.
– Позвольте уйти вместе с вами? – спросил у Франсуазы Фирс. – Как вы сами изволили заметить, я вполне жив и смогу оставаться в таком состоянии ещё некоторое время и вне этих стен.
– Если желаете… – пожала плечами Франсуаза и, более не задерживаясь, с высоко поднятой головой скрылась в двери.
– Никаких «уйти»! – резко повернулась к истопнику сестра милосердия. – Без разрешения врача! Да я вас к кровати прикую!
Окно палаты приоткрылось, из него выглянул Фирс. Отыскав глазами замершую на центральной дорожке парка мадемуазель Понмаре, он махнул ей рукой и ненадолго исчез. Через несколько секунд показался вновь, уже в своей обычной одежде, ловко выбрался на подоконник и спрыгнул на траву.
– Благодарю, что проведали меня, – сказал он, срывая с головы английский кепи и куртуазно кланяясь.
Барышня провела пальцами по порезам на лице Фирса.
– Это все ранения или есть ещё, более серьёзные? – спросила она.
– Это всё, – признался истопник.
– C’est bien!
[102] – пробормотала девица. Её взгляд продолжал перебегать с одной царапины на другую. Потом она вдруг приподнялась на носочки и чмокнула Фирса в щёку. И покраснела. – Пойдёмте, господин Фирс, проводите меня до музея. Я ведь на службе никого не предупредила! Как увидела газету, так сразу побежала… По дороге расскажете, что с вами приключилось.
– Конечно, – легко согласился Фирс. – Только давайте сначала освободим Вийта…
Больничный привратник осторожно постучал в дверь.
Внутри зашуршало, засопело, закопошилось. Потом раздался стук башмаков по паркету – поспешный и суетливый. Воцарилась тишина.
– Войдите! – донёсся голос сыскного надзирателя.
Дворецкий открыл дверь и объявил:
– Ваше высокоблагородие, к вам ваш слуга и свидетельница по одному из расследований.
– Просите! – отозвался детектив.
Мужчина склонил голову и посторонился, пропуская в палату Фирса и мадемуазель Понмаре.
