Сыщик, застывший для очередного дагеротипа, повёл глазами, ловя взгляд Фирса.
– Прочти! – пробормотал он одними губами.
Дагеротиписты недовольно зашевелились у своего аппарата, но не решились сделать замечание великому человеку.
Фирс кивнул, шагнул наперерез телеграфисту и забрал у него капсулу.
– Самому господину Вийту! – громогласно вещал почтовый служащий толпе. Его торжествующий взгляд сверкал. Телеграфист поворачивался, давая возможность всем собравшимся себя рассмотреть. – Только что пришла! Я со всех ног!.. Сразу же!..
Истопник тем временем вынул из капсулы послание.
– С общественного телеграфа на Фарной улице, – сказал он, разглядывая конверт. – Отправитель, обозначивший себя как N, дожидается там сейчас ответа.
– Читай! – буркнул Вийт.
Фирс распечатал конверт и достал листок бумаги.
Там было всего несколько строк, но написанных тем поразительно красивым почерком, который всегда выдаёт бывших любимец гувернанток. Несмотря на многовёрстное путешествие по телеграфным трубам, несмотря на давление сжатого и раскалённого пара, несмотря на долгое ожидание на передаточных станциях, записочка всё ещё сохраняла дивный запах французских духов.
– Mon cher!..
[118] – начал читать Фирс, но остановился.
Его глаза забегали по строчкам.
– Что там? – нетерпеливо спросил Вийт, вновь пытаясь избежать движений лицевых мускулов.
Истопник кашлянул, оглянулся, а потом пригнулся почти к самому уху детектива и начал снова:
– Mon cher bel ami Roni!..
[119]
– Господин хороший! – истерично вскричал дагеротипист. – Неужто вы не видите, что лезете в снимок!
– Лишь несколько секунд! – ответил Фирс. – На отпечатке даже тени не будет!
Фотограф с видом бессильной обречённости развёл руками.
– «Mon cher bel ami Roni!» – стал читать истопник. Его губы едва шевелились. Произносимые слова с трудом мог расслышать Вийт, до стоявших неподалёку людей не доносилось ни звука. – «Мой зайчик упрыгал по делам, появится не ранее среды. Я дала прислуге выходной. И что я слышу? Тебе утром какой-то беспризорник вручил несколько слов неизвестно от кого, и ты умчался на дурацкую речную прогулку! Что за блажь, Рони́! Бросай свои таинственные дела! У нас четыре дня! И четыре ночи! Жду в превеликом нетерпении! Сгораю в горниле сам знаешь чего!» – Фирс поднял голову. – Подписи нет.
– Юная супруга ювелира, – пробормотал Вийт.
– Зинаида Сильвестровна, – кивнул истопник.
Детектив бросил взгляд на пароход. На палубе стояло всё семейство Мйончинских, включая, естественно, Ветрану Петровну. Ветерок трепал на её точёной фигурке белоснежное платье. Изящная ручка придерживала норовящую улететь шляпу. Синие мантоньерки вились в воздухе.
– Порви телеграмму, Фирс, – решительно произнёс Вийт в полный голос. – Мы плывём дальше!
– Будет ли ответ? – обернулся телеграфист.
– Да, – сказал Вийт вновь одними губами, ибо вспомнил, что шевелиться не рекомендуется. – Сообщите, что адресат письмо получил, но занят. Занят навсегда!
– Навсегда? – удивлённо переспросил почтовый служащий. – Так и писать?
Сыщик Вийт и дело об убийстве древнеегипетской мумии,
или Глава 10, в которой в анатомическом театре происходят странные события. Что за ними кроется? Действие ли это обычного древнеегипетского проклятия или преступление криминального гения? Кто сможет ответить на этот вопрос? Кто, кроме сыщика Вийта?!
Шторы на окнах в городских квартирах графа Мйончинского были подняты. Яркий свет прекрасного солнечного утра заливал высившийся в центре роскошной гостиной легендарный шахматный автоматон фон Ке́мпелена.
Снаружи машина выглядела как письменный стол, за которым восседал деревянный осман. Собственно, не осман, а половинка османа, поскольку это была лишь верхняя часть фигуры, бюст, одетый в оттоманский халат и тюрбан.
Были видны и внутренности механизма. Герр Мельцель, нынешний владелец машины, специально для этого снял несколько щитков c турка и распахнул дверцы впереди и позади стола. Конструкция просматривалась насквозь. Любой мог убедиться, что данное устройство – лишь смешение медных шестерён, пружин, тросов и рычагов. Через просветы в механизме были видны даже полы халата оттомана на противоположной стороне. Они колыхались под лёгким сквознячком, струившимся из распахнутых окон.
– Для начала позвольте разок сыграть мне! – воскликнул граф Мйончинский, с наслаждением купаясь в лучах славы. – Как-никак именно мне первому удалось заполучить в свой салон легендарную машину! Я не великий шахматист, но не могу же я не попробовать!
Публика вежливо зааплодировала. Дагеротиписты уткнулись в свой аппарат. Хроникёры что-то застрочили в записных книжках.
Герр Мельцель затворил дверцы на столе автоматона и поставил на турка снятые щитки.
Истопник Фирс, стоявший здесь же, в толпе зрителей, хмыкнул:
– Не будь это фокусом, таинственность не понадобилась бы! Зачем закрывать внутренности машины?
Сыскной надзиратель Вийт не слышал его. Впрочем, сыщик и не слушал. Он беспрестанно, даже нервически оглядывался, будто разыскивал кого-то.
– Я пересчитал слуг герра Мельцеля, – продолжал впустую сотрясать воздух истопник. – Я вижу пять, но дворецкий говорит, что их было шесть…
Мйончинский пододвинул к столу кресло и уселся напротив механического противника. Хозяин автоматона с видимым трудом стал специальным рычагом заводить пружину.
Кто-то тронул Вийта за рукав. Сыщик обернулся и обмер – перед ним стояла Ветрана Петровна, обворожительная, как всегда. Голова детектива вмиг опустела, в ушах зашумело, сердце, сжатое невыразимым щемящим чувством, лихорадочно забилось. В новом ярко-синем платье для дневных выходов, с чудесными золотыми кудрями, уложенными в модный прямой пробор, с сияющими чистыми голубыми глазами, молодая графиня была чудесна. Элегантность и изысканность в сочетании с юным изяществом создавали вокруг неё неодолимый магнетизм – неодолимый в буквальном смысле этого слова, противостоять этой красоте было невозможно.
– Вы хотели меня видеть? – тихо спросила девушка, косясь на графиню-мать, свою бабушку.
Старуха вроде смотрела в другую сторону, но… Кто знает!
– Да, я искал вас! – прошептал Вийт. – Простите, что явился без приглашения! Держать это в себе я больше не могу!..
Герр Мельцель как раз в этот момент передвинул пусковую рукоять. Автоматон загудел, зажужжал, защёлкал. Деревянный турок повернул голову, будто всматриваясь нарисованными глазами в сидящего напротив него графа Мйончинского. Затем загадочный аппарат поднял в приветствии правую руку. Движения его были механическими, неживыми, именно такими, какие ожидаешь от натягивающихся тросов и перемещающихся рычагов.
