– Мою что? – спросила Снежана, не веря своим ушам. – Тетя, вы что, уезжаете? Из-за того, что случилось?
– Вовсе нет, – пожилая дама пожала плечами. – Просто пора и честь знать. Мои дети и внуки уже извелись от беспокойства. Я увидела и узнала все, что хотела. Теперь ваша очередь приехать ко мне в гости. Вернусь в Женеву, сразу начну оформлять приглашение. Если это будет возможно, то на Новый год мы встретимся с вами у меня. Молодой человек, вас тоже касается, – сказала она Зимину, многозначительно подняв брови. Он моментально покраснел.
– Поехали отсюда, – то ли попросила, то ли приказала Ирина Григорьевна. – Нашу дачу потом в порядок приведем. Сегодня у меня сил нет здесь находиться и, тем более, прибираться. Поехали домой, я вас буду обедом кормить. Отметить надо, что все так хорошо закончилось.
Зимин кивнул и помог пожилым дамам встать с дивана, подав руку сначала одной, потом другой. Гуськом три женщины, за которых он, не раздумывая, отдал бы жизнь, потянулись к дверям. На крыльце Снежана вдруг остановилась.
– Кстати, о нашей даче, – сказала она, и голос ее звучал задумчиво. – Я никак не могу взять в толк, зачем Артемий, когда в первый раз искал сколок у нас дома, забрал фигурки из дулевского фарфора. Они же никак на тайну сапфирового креста указать не могли.
– Ты же слышала, что они довольно дорогие, – пожала плечами мама. – Роман Юрьевич говорил, что его племянник был просто помешан на деньгах. Золото с сапфирами фигурки, конечно, не заменили бы, но как финансовое подспорье могли бы и сгодиться.
– Нет, Снежана права, – заявила вдруг Татьяна Алексеевна, – эта кража совершенно не укладывается в канву преступления. Этот мерзавец Артемий был так одержим идеей найти сапфировый крест, что ни на какой дулевский фарфор даже внимания бы не обратил.
– А он и не обратил, – засмеялся Зимин. – Хорошо, Снежана, что ты мне напомнила. Какая ты все-таки умница!
Широкими шагами он вернулся в дом, подошел к шкафу, открыл поблескивавшую дверцу, привлекшую его внимание, и аккуратно взял в одну руку стоявшую там фигурку мамы с детьми на прогулке, а в другую – гармониста и хозяйку медной горы. Фарфор был тяжелым и приятно холодил пальцы. Вернувшись на крыльцо, где его терпеливо дожидались ничего не понимающие дамы, он показал свою находку.
– Вот ваш дулевский фарфор, Ирина Григорьевна.
– Но как? – всплеснула руками та.
– Роман Юрьевич, – обратился Зимин к обнимающего своего пса соседу, – может, вы расскажете, как?
Мужик в камуфляже поник, словно став еще меньше ростом.
– Виноват, искушения не выдержал, – хрипло сказал он. – Когда я Артемия на вашей даче застал и не смог убедить его, что надо уйти и ничего не трогать, я дождался, пока он закончит, а потом, перед тем как вам звонить, зашел внутрь. Решил урон оценить, да и вообще, понять, наследил Тема или нет. А там фигурки эти. Я ведь у вас в доме много раз их видел, а как-то, от нечего делать, в интернете на статью набрел о ценностях, которые хранят старые дома. Вот и прочитал, что советский фарфор нынче в хорошей цене. Там и описания были, и картинки – точь-в-точь вот эти фигурки.
– И вы решили их украсть, – насмешливо сказал Зимин.
– Да нет же, и в мыслях не было! Ирина Григорьевна и Снежана мне за столько лет как родные стали. Но когда разоренные комнаты увидел, то сподличал, решил, что все на неведомого вора спишут. Унес домой, чтобы потом выйти на коллекционеров. Даже прятать не стал. Вы же до весны на даче не появляетесь, был уверен, что за это время продать успею. Вы уж простите меня, дурака старого!
– Снежана, отнеси фигурки в дом и запри дверь, – коротко сказала Ирина Григорьевна. – Мы их продавать, разумеется, не станем, оставим, где стояли. Через пару дней вернемся, все по местам разложим и достойное место им найдем. Хотя, видит бог, никогда они мне не нравились. А вы, Роман Юрьевич, сделайте одолжение…
– Все, что скажете, Ирина Григорьевна, – вскинулся сосед.
– Никогда больше к нам не заходите. Даже к участку не приближайтесь. Это понятно?
Сосед кивнул. Зимину вдруг стало больно на него смотреть – старого жалкого человека, раздавленного произошедшим с его семьей и с ним самим, может, и неплохого, но слабого мужика. Что ж, и такое бывает.
Зимин завел машину, усадил своих женщин – пожилых дам на заднее сиденье, по очереди поцеловав им руку (почему-то ему очень захотелось это сделать), а запыхавшуюся Снежану, выполнившую мамино поручение, на переднее. Ее он крепко, по-хозяйски поцеловал в губы, а потом обежал машину и сел за руль.
– И все-таки мы его приручили, – сказала вдруг Ирина Григорьевна и засмеялась. – Помнишь, Снежинка? «Ну, подумаешь, медведь! Все-таки не хорек».
– Мама! – воскликнула Снежана, залилась краской и отчего-то виновато посмотрела на Зимина. Он сначала удивился, а потом вдруг понял. Так вот почему она сказала, что он не превратился в медведя!
– А я же сразу тебе сказал, что ты – милая девушка, – сказал он, нагнулся к соседнему сиденью и снова со вкусом поцеловал Снежану. – Я ведь если вижу, что девушка милая, так сразу так и говорю.
– Поехали уже, – чуть сердито сказала принцесса его мечты, – мне ужасно хочется как следует рассмотреть сколок и понять, что именно зашифровала в нем Тата Елисеева.
Эпилог
Сколок лежал там, где они его оставили, – на подоконнике в маминой спальне. Снежана развернула пожелтевшую, ломкую от старости бумагу, чувствуя, что у нее перехватило дыхание. Рисунок был все тем же, что она помнила с детства. Кресты, кресты, кресты. Купола какого-то храма. Облака, дорога, изгибающаяся между крестов.
– Такое чувство, что наша дорогая прабабушка спрятала сапфировый крест на кладбище, – медленно сказала за ее плечом заграничная тетушка. – В этом есть определенный смысл и определенная ирония. Она похоронила крест, который не приносил ничего, кроме горя. Понять бы еще, где.
Снежана пригляделась внимательнее. Церковь на сколке была ей определенно знакома. Кружевная дорога вела к одной из могил, на которой крест был крупнее, чем остальные. Посредине прямоугольника, видимо являющегося могильным камнем, кружевная вязь складывалась в буквы. АБ.
– Боже мой, я поняла, поняла. – Снежана так обрадовалась, что даже в ладоши захлопала, словно маленькая девочка. – Татьяна Макарова-Елисеева была очень хорошим человеком, понимаете. Она с юности мучилась от того, что они с подругами стащили крест. И была одержима мыслью вернуть его в дом Брянцевых. Думаю, что, решив избавиться от креста и понимая, что не может поведать своей наставнице и педагогу Софии Брянцевой всю правду, она действительно спрятала его на кладбище, на могиле.
– Софии? – заинтересованно спросила мама.
– Вряд ли. София умерла только в 1911 году, за два года до Авдотьи Бубенцовой. К тому моменту крест уже много лет покоился в земле. Думаю, что, скорее всего, Тата спрятала его на могиле Софьиной матери, основоположницы вологодского манера Анфии Брянцевой. С одной стороны, вернула семье, с другой, сделала это тайно, не раскрывая деталей. Видите буквы? АБ – это Анфия Брянцева.
