Бросив взгляд в сторону, она приметила, как тощий человек в длинном белесом одеянии оторвался от стены, у которой он стоял, и побрел по дороге следом за ней. Немного времени спустя, два раза произвольно поменяв направление, она снова обернулась — и снова обнаружила его: он брел следом, смотрел себе под ноги, словно зачарованный клубами пыли, которые он поднимал на каждом шагу.
Шпион Соломона? Уже? Маловероятно: она пока не сделала ничего такого, что могло бы привлечь к ней внимание. Ашмира не спеша пересекла улицу, пышущую белым полуденным жаром, и нырнула под навес хлеботорговца. Она стояла в душной тени над корзинами, вдыхая аромат сложенных стопкой хлебов. Краем глаза она увидела, как между покупателями торговавшего рядом рыбника мелькнула белесая одежда.
Морщинистый старик сидел на корточках между корзинами с хлебом и жевал беззубым ртом свой кат. Ашмира купила у него тонкую пшеничную лепешку и спросила:
— Уважаемый, мне нужно попасть в Иерусалим, срочно. Как это быстрее всего сделать?
Старик нахмурился: ее арабский выговор был для него непривычен и он с трудом понимал ее.
— Караваном.
— А откуда уходят караваны?
— С рыночной площади, от фонтанов.
— Понятно. А где эта площадь?
Он долго размышлял, его челюсть медленно, ритмично двигалась по кругу. Наконец он сказал:
— У фонтанов.
Ашмира нахмурилась, раздраженно выпятила нижнюю губу. Она обернулась в сторону рыбного лотка.
— Я с юга, — сказала она. — Я не знаю города. Так что, караваном быстрее всего? А то я думала, может, колесницей…
— Ты одна, что ль, путешествуешь? — спросил старик.
— Да.
— А-а!
Он открыл беззубый рот и коротко хохотнул.
Ашмира уставилась на него:
— А что?!
Старик пожал костлявыми плечами.
— Ты молоденькая и — если только под твоим покрывалом не прячется неприятных сюрпризов — хорошенькая. Да еще и одна. По моему опыту, у тебя не много шансов благополучно выбраться из Эйлата, я уж не говорю — добраться до Иерусалима. Но впрочем, пока ты еще жива и при деньгах, почему бы тебе их не тратить? Такая уж у меня философия. Может, купишь у меня еще одну лепешку?
— Спасибо, не надо. Я спрашивала насчет Иерусалима!
Старик взглянул на нее оценивающе.
— Работорговцы тоже неплохо зарабатывают, — задумчиво сказал он. — Временами я жалею, что не подался в работорговцы… — Он послюнявил палец, протянул волосатую руку и поправил стопку лепешек в соседней корзине. — Как еще можно добраться? Ну, будь ты волшебницей, могла бы долететь туда на ковре-самолете. Это быстрее, чем караваном.
— Я не волшебница, — сказала Ашмира. И поправила кожаную котомку на плече.
Старик крякнул.
— Оно и к лучшему, потому что если бы ты полетела в Иерусалим на ковре-самолете, он увидел бы тебя с помощью Кольца. Тогда тебя схватил бы демон, утащил бы прочь и подверг всяким ужасным мучениям. Ну а бублик хочешь?
Ашмира кашлянула.
— Я думала, может быть, можно нанять колесницу…
— Колесницы — это для цариц, — ответил хлеботорговец. И захохотал, разинув рог, зияющий пустотой. — Ну или для волшебников!
— Я не царица и не волшебница, — сказала Ашмира.
Она забрала лепешку и ушла. Мгновением позже тощий человек в белесом одеянии растолкал покупателей у рыбного лотка и выскользнул наружу, в ослепительный полуденный жар.
Нищий торчал на своем месте у входа на базар с рассвета, когда с утренним приливом к причалам Эйлата пришли новые корабли. У купцов на поясе болтались тяжелые кошельки, и нищий пытался облегчить их двумя разными способами. Его стоны, мольбы и жалостные вопли, а также гордо выставленный напоказ иссохший обрубок ноги всегда вызывали достаточно отвращения, чтобы в его плошку упало несколько сиклей. А тем временем его бес, затесавшись в толпу, срезал кошельки и очищал карманы. Солнце припекало вовсю, дела шли неплохо, и нищий уже подумывал убраться в ближайшую винную лавку, когда к нему подошел тощий человек в длинном белесом одеянии. Он остановился, глядя себе под ноги.
— Приметил кой-кого, — сказал он.
Нищий насупился:
— Сперва монету брось, потом языком чеши! Надо же вид делать! — Он подождал, пока пришедший послушался. — Ну, выкладывай, — сказал он. — Где он?
— Не он, а она, — кисло ответил тощий. — Девка, пришла с юга нынче утром. Путешествует одна. Хочет попасть в Иерусалим. Сейчас пошла покупать верблюда.
— Много у ней при себе, как ты думаешь? — спросил нищий, щурясь из своего угла. Он сердито взмахнул палкой: — Да отойди ты, не засти мне солнце, будь ты проклят! Я колченогий, а не слепой!
— Не такой уж ты и колченогий, насколько я знаю, — отпарировал тощий, отступая на пару шагов в сторону. — Одежда у нее под плащом добротная, и при себе сумка, туда тоже стоит заглянуть. Но она и сама по себе денег стоит, если ты понимаешь, о чем я.
— И что она, совсем одна? — Нищий уставился вдоль улицы и почесал щетину на подбородке. — Ну ладно, караван все равно уходит только завтра, так что ей поневоле придется заночевать в городе. Выходит, спешить нам некуда. Ступай, найди Интефа. Если он пьян — растолкай. А я пойду на площадь, посмотрю, что там происходит. — Нищий раскачался и на удивление ловко вскочил, опираясь на палку. — Давай проваливай! — сердито буркнул он. — Найдешь меня на площади. А если она куда-нибудь уйдет, ищи меня по голосу.
Он взмахнул своей палкой и, кривясь и дергаясь, побрел прочь. Он давно уже скрылся из виду, но его мольбы о подаянии были слышны издалека.
— Нет, девушка, я мог бы продать тебе верблюда, — говорил купец, — но это как-то не принято. Пришли ко мне своего отца или брата: мы с ними выпьем чаю, пожуем ката, обсудим все, как водится между мужчинами. Я вежливо упрекну их за то, что отпустили тебя одну. Здешние улицы жестоки к молодым девицам, им ли не знать!
Время было к вечеру, персиково-оранжевый свет, пробивающийся сквозь ткань шатра, лениво струился на ковер и подушки и на сидящего на них торговца. Рядом лежала стопка глиняных табличек, часть из них старые и высохшие, часть — еще сырые, только частично покрытые заметками торговца. Перед ними были аккуратно разложены и расставлены стилус, табличка, кубок, кувшин с вином. С крыши у него над головой свисал оберег от джиннов, который медленно кружился от слабого движения воздуха.
Ашмира оглянулась назад, на задернутый полог шатра. Торговля на площади шла на убыль. Мимо быстро промелькнула пара теней. Обе были ей незнакомы: ни одна не брела, опустив голову и глядя себе под ноги, как ее преследователь… И тем не менее наступал вечер, не стоит оставаться одной после наступления темноты. Вдалеке послышались гнусавые вопли нищего.
