Короче, все шло просто замечательно — до тех пор, как девчонка не крикнула что-то снизу.
— В чем дело? — спросил я, ядовито покосившись на нее одним глазом. — Я же тебе говорил, в пауков я превращаться не люблю. Все дело в ногах. Радуйся, что я не стал превращаться в улитку!
Лицо у нее было бледное — возможно, от подъема, — но она указывала наверх и куда-то в сторону.
— Да нет! — прохрипела она. — Паук там, наверху!
Ящерица обоими глазами уставилась в указанном направлении, как раз вовремя, чтобы заметить здоровенного, жирного джинна в обличье паука — он выползал из потайного отверстия в стене. У джинна было тело тарантула, здоровенное и распухшее, как туша дохлой коровы после сезона дождей. Каждая из его ног была жесткой и узловатой, как бамбук, и заканчивалась острым жалом. Однако лицо у него было человеческое, с аккуратной бородкой и в высокой конической шляпе. Очевидно, будучи стражем Соломоновой башни, он не состоял в подчинении у Зазила. А может, он был глухой, откуда я знаю. Факт тот, что сейчас он действовал весьма проворно. Мешковатое брюхо выстрелило липкой желтой паутиной, которая сшибла меня со стены. Я пролетел несколько метров, прежде чем ухитрился вцепиться в кладку и повис на одной лапе, опутанный паутиной, раскачиваясь над пропастью.
Где-то внизу вскрикнула девчонка, но мне сейчас было не до нее. Паук вскинул лапу, готовясь запустить в небо Вспышку: еще немного — и все Соломоновы рабы увидят ее и сбегутся на место действия.
Однако ящерица тоже не зевала. Свободной лапой я метнул в паука Плащ. Мое заклятие возникло в тот же самый миг, как он выпустил Вспышку: сгусток энергии угодил в Плащ, отлетел и ударил в раздутое паучье брюхо. Одновременно с этим ящерица освободилась от пут одним взмахом переднего когтя.
Паук, чья туша дымилась в том месте, куда угодила Вспышка, проворно разорвал Плащ удачным контрзаклинанием, согнул лапы и прыгнул вниз по стене мне навстречу. Я шарахнулся в сторону, увернулся от удара и, ухватив паука за колючую заднюю лапу, раскрутил его изо всех сил и запустил прямиком в Импульс, проплывающий футах в тридцати от нас.
Полыхнуло пламя; полосы черно-желтого света окутали джинна, стянулись — и с мерзким хлюпаньем раздавили его в ничто.
Сопутствующий выброс магии был очень некстати, его могли заметить с юга, но с этим ничего поделать было нельзя. Ящерица оглянулась на болтающуюся внизу девушку, ухмыльнулась и подмигнула ей.
— Ловко я его метнул, а? Я научился этому, метая белок вместе с монгольскими кочевниками.
[87]
Бывало, в тихие летние ночи мы… Ой! Нет! Ты что делаешь?!
Она снова выхватила серебряный кинжал и занесла руку для броска. Глаза у нее были выпученные и безумные.
— Не надо! — воскликнул я. — Ты нас обоих погубишь! Ты…
Взмах! Кинжал вылетел у нее из руки, сверкнул у меня перед мордой и с негромким, влажным, весьма впечатляющим чавканьем вонзился во что-то совсем рядом со мной.
Ящерица снова развернула глаза вперед, только затем, чтобы обнаружить второго жирного паука-джинна, который ошеломленно пялился на серебряный кинжал, торчащий в центре его брюха. Паучьи лапы, занесенные было у меня над головой, слабо шевелились, ощупывая отравленную рану. Его сущность побурела и потускнела, и джинн схлопнулся, точно старый гриб-дождевик, выбросив фонтанчик мелкой серой пыли. Он камнем рухнул со стены и пропал.
Все вновь затихло.
Я посмотрел вниз, на девушку, которая по-прежнему болталась у меня на хвосте.
— Хорошо, — сказал я наконец. — Ты молодец.
— «Молодец»? — Возможно, мне показалось из-за света звезд, а возможно, из-за странного угла, под которым она висела, но я мог бы поклясться, что она чуть заметно усмехается. — И это все, что ты можешь сказать?
— Ну ладно, — буркнул я. — Спасибо!
— Вот видишь? — сказала она. — Не так-то это просто.
Ящерица ничего не ответила, лишь негодующе дернула хвостом и продолжала путь. Секундой позже мы очутились на балконе.
27.
Ашмира
Подъем по стене дался Ашмире нелегко. Ее изрядно укачивало — она сильно подозревала, что джинн нарочно мотает хвостом из стороны в сторону куда энергичнее, чем это необходимо, — но ей к тому же очень не нравилось чувствовать себя совершенно беспомощной. Болтаясь на хвосте между небом и землей и наблюдая, как ящерица отчаянно сражается с первым из отвратительных стражей-пауков, она впервые отчетливо осознала, как сильно зависит от своего раба. Она могла сколько угодно это отрицать, но без него она была бы совершенно беззащитна. Без Бартимеуса ей ни за что бы не удалось пробраться так далеко; без Бартимеуса у нее не было бы ни малейшей надежды продвинуться хоть на шаг к своей цели.
Разумеется, именно она, благодаря своей находчивости и силе духа, сумела призвать джинна и заставить его служить себе — она ловко воспользовалась подвернувшимся шансом. И тем не менее это был всего лишь счастливый шанс. Без него тут, во дворце, все ее умения и годы обучения ничем бы ей не помогли, и она не сумела бы оправдать доверия, возложенного на нее царицей. В одиночку она бы тут просто пропала.
Сознание ограниченности своих возможностей и собственной хрупкости нахлынуло на Ашмиру и, как уже бывало, вызвало все то же воспоминание. Она снова видела перед внутренним взором мать, стоящую на повозке рядом с троном, и убийц, сбегающихся к ней со всех сторон. Видела кинжалы, сверкающие на солнце. И снова ощущала это ужасающее бессилие, бессилие шестилетней девчушки: слишком медлительной, слишком слабой, находящейся слишком далеко, чтобы помочь…
Пожалуй, именно это ощущение, а не болтающийся хвост вызвало у нее тошноту и головокружение. И когда появился второй страж, это, скорее, принесло облегчение: она сумела выхватить кинжал и поразить врага. Как всегда, стремительное и точное действие заставило ее воспрянуть духом, ужас и тревога развеялись, она радовалась собственной ловкости. Со взмахом кинжала воспоминания о матери на время исчезли, и Ашмира снова смогла сосредоточиться на предстоящей задаче. Даже последние несколько мгновений подъема, когда демон размахивал ею еще сильнее прежнего, не развеяли этого чувства, и на балконе она очутилась в куда лучшем настроении, чем прежде.
Она стояла на галерее с колоннами, открытой звездам. Между колоннами возвышались статуи на постаментах; там и сям были расставлены столики и кресла. Над ними, теперь уже совсем близко, уходил в ночь купол башни. В основании купола, в конце крытого перехода, ведущего туда с балкона, зияла непроглядно-черная арка.
Ашмира обернулась, чтобы посмотреть на путь, каким она сюда добралась. Далеко внизу серебрились в звездном свете сады. Сады уходили на юг, и там, в южной их части, метались из стороны в сторону яркие цветные точки.
