— Добро пожаловать в Иерусалим, госпожа моя! — сказал Соломон, небрежно протягивая ей кубок. — Не желаешь ли вина?
Балкида не ответила. Ей попалась на глаза Ашмира, и после краткого замешательства царица узнала девушку. Она издала негромкий возглас.
— Госпожа моя… — начала Ашмира.
— Мерзкая девчонка! — Лицо царицы внезапно побелело, на щеках вспыхнули алые пятна. — Ты меня предала!
Она неуклюже шагнула в сторону Ашмиры и вскинула руку с растопыренными ногтями.
— Отнюдь, — возразил Соломон, мягко вклинившись между ними. — На самом деле как раз напротив. Она — самая преданная из твоих слуг. Она выполнила твое поручение. Она украла у меня Кольцо. Она уничтожила тех, кто грозил тебе от моего имени. Если бы не она, будущее Израиля — а также и Савы, дорогая моя Балкида, — было бы воистину печальным. Я у Ашмиры в долгу, — сказал Соломон. — И ты тоже.
Царица Балкида ничего не ответила. Ее взгляд, по-прежнему прикованный к Ашмире, был недоверчивым, холодным и враждебным, губы стянулись в жесткую линию. Ашмира попыталась припомнить, какой была царица тогда, две недели назад, когда они беседовали у нее в покоях. Она хотела воскресить в памяти улыбки и ласковые речи, эту близость, переполнявшую ее гордость…
Все без толку. Воспоминание ускользало от нее. Оно утратило прежнюю силу.
Балкида пристально посмотрела на царя.
— Это лишь слова, господин мой, — произнесла она наконец. — Этого мало, чтобы меня убедить.
— В самом деле? — Соломон отвесил ей изысканный поклон. — Неудивительно. Подозреваю, мы застигли тебя врасплох.
Он протянул ей вино, одарив царицу своей ослепительной улыбкой; на этот раз Балкида приняла кубок.
— Могу ли я предложить тебе прогуляться со мной по моему дворцу, который сейчас немного перестраивается? Я мог бы сообщить тебе дальнейшие подробности, мы обсудили бы взаимоотношения между нашими странами, которые — надеюсь, с этим ты согласишься — пока что оставляют желать лучшего.
Царица мало-помалу восстанавливала свое самообладание. Она церемонно поклонилась.
— Хорошо.
— А тем временем твоя стражница…
Балкида решительно покачала головой.
— Она мне больше не стражница. Я теперь не уверена, мне ли она служит.
На миг Ашмира ощутила жуткую боль, словно в сердце ей вонзили острый нож. Потом боль исчезла, а вместе с ней — и возбуждение от прибытия царицы. К своему собственному изумлению, она вновь успокоилась.
Ашмира посмотрела царице в глаза. Балкида пригубила вино и отвернулась.
— Что ж, в таком случае, — улыбнулся Соломон, — если ты, госпожа моя, не возражаешь, у меня есть небольшое предложение. Ашмира, — и тут все чары и обаяние его личины устремились на нее, — я предлагаю тебе следующее. Поступи на службу ко мне, стань моей стражницей. Я своими глазами видел, на что ты способна, лично убедился в твоих многочисленных достоинствах и теперь уверен — как ни забавно это звучит после событий прошлой ночи, — что спокойно могу доверить тебе свою жизнь. Помоги же мне восстановить порядок здесь, в Иерусалиме. Служи при моем новом, более просвещенном дворе! В ближайшие дни и недели мне потребуется любая помощь, какую я смогу получить, ибо слуги мои рассеялись, а за волшебниками, если кто-нибудь из них вообще выжил, потребуется пристально следить. Ашмира, помоги мне сделать шаг вперед! Начни новую жизнь в Иерусалиме! И будь уверена, — тут он снова улыбнулся, — что тебя ждет щедрая награда!
С этими словами царь Соломон поставил свой кубок на стол.
— Что ж, а теперь настало время уделить внимание моей гостье — почетнейшей гостье! Прекрасная Балкида, сейчас мы с вами немного пройдемся, а потом удалимся в беседку, где нам подадут ледяной шербет. Кстати, лед для моего шербета доставляют прямо с отрогов горы Ливан; клянусь, вы никогда не пробовали ничего свежее! Прошу…
Он протянул руку, и царица Савская ее приняла. Они рука об руку двинулись прочь, аккуратно переступая через валяющиеся на полу обломки. И скрылись под аркой в дальней стене. Шорох их одеяний стих, голоса исчезли вдалеке. Они ушли.
Ашмира с джинном переглянулись. Помолчали.
— Ну да, — сказал Бартимеус, — цари и царицы — они такие!
38.
Бартимеус
Уразиил, великий Дух Кольца, был не из тех, кто станет тянуть кота за хвост, когда надо срочно ремонтировать дворец. Внизу, у подножия башни, уже кипела работа. Здания вокруг садов, наиболее сильно пострадавшие от пожаров, оделись шаткими бамбуковыми лесами, и десятки джиннов уже сновали взад-вперед по лабиринту лестниц, разбирая завалы, растаскивая тлеющие бревна и развеивая висящие в воздухе обрывки магии. Со стороны карьера доносился лихорадочный перестук молотов; ифриты летели на запад, в сторону лесов, добывать древесину. Во дворах выстроились вдоль чанов с цементом ряды мулеров,
[123]
деловито размешивая хвостами раствор, в то время как в садах, уходящих в голубую даль, трудились полчища бесов, засевающих попорченные огнем лужайки.
И посреди всего этого шагал Соломон, ведя под ручку царицу Балкиду.
С балкона, где я стоял, даже монументальное чувство собственного достоинства Соломона и Балкиды выглядело совершенно незначительным. Это были просто две крохотные фигурки, одетые в белое с золотом, почти неразличимые среди свиты, что тащилась за ними по пятам.
[124]
Балкида двигалась медленно, напряженно, как воплощение опасливой гордости; Соломон держался свободнее. Время от времени Он театрально взмахивал руками — очевидно, указывал ей на какие-то красоты садов. На одной руке сверкало золотое колечко.
Ну, надо сказать, при той огромной власти, которая находилась в его распоряжении, Соломон, по человеческим меркам, являл просто-таки чудеса сдержанности. Большая часть его поступков более или менее была направлена на общее благо, и вдобавок он был великодушен — в чем только что убедились мы с Ашмирой. И все-таки, все-таки — в душе он оставался царем, а это значит — надменным пижоном, склонным к показухе. Даже это его небрежное, мимоходом проявленное великодушие по отношению к нам было, на свой лад, еще более броским и показушным, чем все его драгоценные побрякушки. Нет, не то чтобы я был против, что вы!
А что касается царицы Савской… Ну…
