В конце концов и другие фабрики последовали примеру «Эль Фигаро». Эти общественные чтения были столь успешны, что стали считаться «подрывной деятельностью». 14 мая 1866 года губернатор Кубы издал следующий указ:
1. Запрещается отвлекать рабочих в табачных цехах, на фабриках и во всех прочих рабочих помещениях чтением книг и газет или разговорами, не имеющими отношения к их трудовой деятельности.
2. Полиции следует строго следить за соблюдением данного указа и передавать в соответствующие инстанции владельцев магазинов, уполномоченных или управителей, которые откажутся подчиняться указу, с тем чтобы они могли быть осуждены по всей строгости закона
[234].
Несмотря на запрет, чтения продолжались еще некоторое время; однако к 1870 году они наконец прекратились. В октябре 1868 года, с началом десятилетней войны, «Ла Аурора» перестала издаваться. И все же практика чтения вслух не была забыта. Уже в 1869 году она возродилась на американской почве стараниями самих рабочих.
Десятилетняя Война за независимость началась 10 октября 1868 года, когда кубинский землевладелец Карлос Мануэль де Сеспедес и две сотни плохо вооруженных мужчин захватили город Сантьяго и объявили его независимым от Испании. К концу месяца, после того как Сеспедес пообещал освободить всех рабов, которые примут участие в революции, в его армии насчитывалось уже около двенадцати тысяч добровольцев; в апреле следующего года Сеспедес был избран президентом нового революционного правительства. Но Испания держалась стойко. Четыре года спустя в отсутствие Сеспедеса его сместил с должности кубинский трибунал, а в марте 1874 года его захватили и застрелили испанские солдаты
[235]. В то же время, стремясь избавиться от испанских торговых ограничений, правительство США открыто поддержало революционеров, Нью-Йорк, Новый Орлеан и Ки-Уэст открыли свои порты для тысяч спасающихся бегством кубинцев. В результате всего за несколько лет Ки-Уэст превратился из маленькой рыбацкой деревушки в крупнейший центр производства сигар, новую мировую столицу гаванской сигары. Рабочие, эмигрировавшие в Соединенные Штаты, привезли с собой среди прочего институт лекторства: на иллюстрации из американского «Практичного журнала» 1873 года показано, как один из таких лекторов, в очках и широкополой шляпе, сидит, скрестив ноги, с книгой в руках перед рядом рабочих (только мужчин) в жилетах и рубашках, которые, судя по всему, полностью поглощены изготовлением сигар.
В качестве материала для чтения, с согласия всех рабочих (которые, как и в дни «Эль Фигаро», платили лектору из собственного кармана), использовались как политические трактаты, так и романы и стихи современных и классических авторов
[236]. Были у них и свои любимцы: в частности, «Граф Монте-Кристо» Александра Дюма был так популярен, что группа рабочих даже написала автору незадолго до его смерти в 1870 году, прося разрешения дать имя его героя одному из сортов сигар. Дюма согласился.
По словам Марио Санчеза, художника из Ки-Уэста, который в 1991 году еще помнил лекции для изготовителей сигар в конце 1920-х годов, чтение проходило в глубоком молчании, вопросы и комментарии до окончания сеанса воспрещались.
«Мой отец, – вспоминает Санчез, – был чтецом на сигарной фабрике Эдуардо Гидальго Гато с начала 1900-х до 1920-х. По утрам он читал новости, которые переводил из местных газет. А кое-что он читал из кубинских газет, которые ежедневно доставляли морем прямиком из Гаваны. С полудня до трех он читал романы. Он должен был изображать персонажей, меняя голос, как актер». Рабочие, проработавшие в таких цехах по несколько лет, могли по памяти цитировать стихи и даже прозу. Санчез упоминал даже одного человека, которому удалось целиком запомнить «Размышления» Марка Аврелия
[237].
Как выяснили рабочие сигарных фабрик, чтение вслух дало им возможность отрешиться от механического, отупляющего скручивания темных табачных листьев, чтобы следить за чьими-то приключениями, обдумывать чьи-то мысли и самим делать выводы. Мы не знаем, жалели ли они в эти долгие рабочие часы, что их тело не принимает участия в ритуале чтения; не знаем, тосковали ли пальцы тех, кто был обучен грамоте, по переворачиванию страниц; не знаем, захотелось ли научиться читать тем, кто этого делать не умел.
Однажды ночью за несколько месяцев до смерти, примерно в 547 году – за тринадцать столетий до кубинских чтецов, – святому Бенедикту из Нурсии было видение. Когда он молился у раскрытого окна, вглядываясь в темноту, «показалось ему, будто весь мир собрался в единый солнечный луч, и луч этот сверкнул перед очами его»
[238]. В этом видении глаза его «увидели… таинственное, предполагаемое нечто, чьим именем завладели люди, хотя ни один человек его не видел: непостижимую вселенную»
[239].
Бенедикт удалился от мира в возрасте четырнадцати лет и отказался от всех богатств и титулов, принадлежавших его римской семье. Примерно в 529 году он основал монастырь на Монте-Кассино – скалистом холме, возвышавшемся на пятнадцать сотен футов над древним языческим храмом примерно на полпути между Римом и Неаполем, – и написал устав для своей братии
[240], в котором власть закона была заменена абсолютной властью настоятеля монастыря. Возможно, потому, что Бенедикт искал в Писании всеобъясняющего видения, которое было даровано ему лишь годы спустя, а может быть, потому, что, как и сэр Томас Браун, считал, что Бог являет нам мир в двух ипостасях, природа и книга
[241], он решил, что чтение должно стать важнейшей частью монастырской жизни. Параграф 38 его устава гласит:
Во время трапезы, братия, всегда читать следует; но никто не смеет взять книгу случайную и начать читать ее; тот же, кто будет читать всю неделю, в воскресенье должен начать выполнять свои обязанности. И, войдя, после литургии и причастия, пусть испросит он помолиться за него, чтобы Господь ниспослал ликование в сердце его. И трижды хором все должны произнести: «О, Господи, раскрой уста мои, и восславят они тебя». И так, получив благословение, пусть приступает он к своим обязанностям чтеца. И всем надлежит молчать за столом, чтобы ни единого шепота слышно не было, кроме голоса чтеца. И ежели что из еды понадобится, должны братия передавать ее по кругу, чтобы не было нужды просить о чем
[242].
