Всемогущий Один! Очередной мучительно долгий день.
Иногда ей хотелось прокрутить день, как видеозапись. Свернуться в своем укромном уголке и дремать, пока тени переползают справа налево по сосновым половицам чердака, остужая только согревшиеся под солнцем доски над ее убежищем. Но каким бы легким и приятным это ни казалось, она понимала: мало что может быть более рискованным. За отказ от еды, воды и уборной придется поплатиться чуть позже — естественные потребности непременно настигнут ее, когда Мейсоны будут дома. Две ночи назад ей приснилось, что она — скелет под половицами, неподвижно лежит и наблюдает, как до щепки выгнивает крыша, обнажая беснующиеся в диком ночном танце звезды. И во сне ей чертовски, пугающе это нравилось.
Нет, Элиза не могла позволить себе валяться и хандрить, упуская возможность подкрепиться и наполнить бутылку водой. Не могла позволить себе ослабеть или заболеть. Чтобы жить дальше — нужно заставлять себя жить дальше. И она заставляла.
Белка за окном опустила лапки и бросила на нее печальный взгляд.
В сочувствии Элиза не нуждалась. Особенно от белки.
Она спрыгнула со стола и пересыпала недоеденные отруби обратно в коробку. В кладовке она, будто по лестнице, взобралась по полкам и пристроила хлопья на место. Белка тем временем скрылась с глаз, перекочевав на ветку повыше, — но Элиза по-прежнему слышала ее ворчание. Внучатые часы окликнули Элизу скворечьим щебетом — этим утром она не спешила вставать и теперь отставала от графика. Элиза подошла к раковине и принялась мыть миску.
Еще один день — еще одна тарелка. Кран зашипел, будто барахлящий телевизор. Она прошлась желтой губкой по краям, нырнула к белому дну пиалы, насухо вытерла ее полотенцем и, напевая, водрузила на место — в шкаф. Элиза так отвлеклась, что не услышала ни скрежета провернувшейся разболтанной ручки боковой двери, ни тихой поступи, прошелестевшей по полу библиотеки и прихожей, ни прерывистых шагов по ковру гостиной.
Элиза думала о птицах — о скворцах, которых она видела примерно год назад. Их безумный гвалт разбудил ее рано утром. Самая настоящая какофония — они единогласно щебетали, прямо-таки заходились в трелях, будто сигнализация споткнувшейся о город весны. Элиза никогда не слышала, чтобы птицы так громко кричали. Мама, проходившая по коридору, заметила, что Элиза проснулась, зашла в комнату и отодвинула занавеску:
— Смотри!
Сотни иссиня-черных птиц прыгали по двору, шуршали в ветвях, копошились клювами в сложенных крыльях. Куда больше их было над кронами деревьев — небо кишело маленькими, но плотными и удивительно скоординированными пернатыми облачками. Мама сказала, что это называется мурмурацией и что она никогда не понимала, как им это удается: летать так близко и не сталкиваться друг с другом.
Вдруг Элиза почувствовала, что кто-то наблюдает за ней — воспоминания моментально погасли.
Она повернулась и увидела его.
Он стоял в дверях кухни и точно не был плодом ее воображения. Стоял, преграждая единственный выход, и смотрел прямо на нее. Он был не из Мейсонов.
— Ой, — только и сказал мальчик. — Ого…
Лазутчик
Элиза инстинктивно попыталась спрятаться. Ее колени подогнулись, и она рухнула под кухонную стойку. Как же глупо — его-то ножки кухонных стульев не скрывали. Она вскочила, распахнула ящик со столовым серебром и схватила первое попавшееся под руку оружие.
Элиза повернулась к мальчику — он отошел всего на несколько футов и теперь невозмутимо возился с маленьким радиоприемником на стойке. Он был куда младше нее.
— Эй, — обратился он к Элизе, — а как это включается?
— Отойди, — проговорила она, выставив вперёд руку с ножом для масла.
— Ладно, — пожал он плечами, не отрываясь от радио. Он включил его, пощелкал по станциям — кантри, рэп, легкий рок — и снова выключил.
— У вас такой большой дом, — добавил он и вышел в гостиную.
На несколько мгновений Элиза застыла у стола, все еще сжимая в дрожащей руке маленький нож. Когда она кинулась к двери, мальчик уже исчез — скорее всего, свернул за угол в прихожую. Элиза бросилась к кухонному окну, пытаясь охватить взглядом как можно больший кусок подъездной дорожки — никаких припаркованных машин.
Элиза скользнула за холодильник и стала прислушиваться, хмурясь до боли в бровях. Она положила ножик на пол и напряженно пыталась различить голоса — голоса взрослых. Может, это какой-нибудь друг Мейсонов, уже бывавший в доме? Или подрядчик, решивший, что ребенок подождет в доме, пока он будет работать? Ответом ей была тишина.
Неужели мальчик был совсем один? Что бы это могло значить?
И почему он выглядел так знакомо?
Элиза прокралась в гостиную, то и дело наклоняясь, чтобы заглянуть за кресло и за диван. Прижавшись спиной к стене, она из-за угла осмотрела столовую. Пусто. Настала очередь прихожей: сперва она кругом обошла высокие белые колонны, затем пригнулась и проверила лестницу. Она медленно проползла на четвереньках и заглянула в библиотеку. Вот он где!
Почесывая в затылке, мальчик изучал старый камин и полки. Его лоб застилали спутанные каштановые волосы. Синий джинсовый комбинезон выглядел обносками кого-то гораздо выше ростом. Из-под грязных штанин торчали босые ноги.
Боже, ну и ноги!
Они были покрыты толстенным слоем грязи. Казалось, она сначала обсохла и потрескалась на его коже, а затем была вымазана свежей влажной жижей прямо поверх. Мальчик отшагнул и повернулся к ней, оставив на полированных половицах пару новых отпечатков.
— Ну ты и проныра, — удивился он. — Я тебя даже не заметил.
Элиза взвизгнула, вскочила на ноги и нырнула за колонны в прихожей. Нужно было сбежать от него — нужно было спрятаться. Она выглянула из-за колонны — он стоял все там же и смотрел прямо на нее.
— Привет.
— Уходи!
Элиза бросилась через гостиную на кухню и покрутилась на месте — комната казалась распахнутой настежь, ослепительно открытой. Она метнулась в кладовку, закрылась и, крепко ухватив дверную ручку, уперлась ногами в косяк. Дверь придется придерживать — наверняка мальчик слышал, как она захлопнулась. Тень в щели под дверью не заставила долго себя ждать.
— Отстань от меня! — крикнула Элиза.
— Что ты там делаешь?
— Что тебе от меня надо?
Дверная ручка заворочалась в ее руках.
— Почему ты вообще туда пошла?
Неожиданно для самой себя Элиза оскорбилась — оскорбилась так, что паника на мгновение отступила. Почему бы, собственно, ей сюда не пойти?
Ручка двери продолжала слабо вырываться из рук.
— Ты вообще кто? — спросила Элиза. — С кем ты пришел?
Нужно было узнать, есть ли в доме кто-то еще, кто-то старше — или мальчик и вправду был один. Она стояла прямо под небольшим люком, ведущим в спасительное межстенье. Один громкий звук, один тяжелый шаг по ту сторону двери — и она вскарабкается по полкам и сбежит.
