Броуди
На том и порешили: Броуди может вернуться — уже сегодня, — если не расскажет об их встрече ни единой душе. Это все, что Элиза ему выдала. Когда он попросил показать ее комнату, она ответила, что предпочитает спать на диване. К счастью, для такого ребенка, как Броуди, этого объяснения было достаточно.
Утром Броуди явился на задний двор на полчаса раньше назначенного. Он постучал в окно, оставив на стекле грязные пятна. Элиза указала на воображаемые часы на запястье, сгребла волосы обеими руками и изобразила, будто рвет их на себе. Она открыла дверь, но сетку придержала, указав на его все еще босые, грязные ноги.
— Либо так, — твердо сказала она, — либо никак.
Элиза начисто вытерла окно и дважды гоняла его обратно к разлегшемуся у дома шлангу — чтобы он наконец полностью обмыл ноги. Во второй раз она потребовала, чтобы он сделал это под «струей» (чем несколько его озадачила). Когда его ноги, включая подошвы, показались ей достаточно чистыми, а кожа порозовела от мощного потока воды, она бросила ему полотенце и, пока он вытирался, заставила ответить на продуманные накануне вопросы.
— С кем ты разговаривал вчера вечером? Ты кому-нибудь рассказывал обо мне? Кто знает, где ты был вчера и где ты сейчас?
— Нет.
— Что нет?
— Все нет. Я никому не говорил. Тетя на работе — вот я и здесь.
— Почему ты не в школе?
— Я на домашнем обучении. Тетя не верит в Хеллоуин. Она забрала меня из школы в прошлом году, после того, как мы испекли кексы с тыквенными головами и украсили расписание летучими мышами. Ты меня впустишь?
— А ты никому обо мне не рассказал?
— Не-а.
— Ты шпион?
— Да.
Она задумалась. Вероятно, услышать такой ответ было безопаснее всего.
— Входи.
Как только он оказался внутри, Элиза поняла, что на самом деле едва ли контролирует мальчика. Это было все равно что голыми руками управлять диким козлом. Броуди бродил по комнатам, открывал шкафы и ящики, жевал лед из морозилки и настаивал на том, чтобы включить вентиляторы и посмотреть, с какой скоростью они вращаются. Он включил телевизор, прибавил громкость и поскакал в другую комнату, все еще слушая передачу. Она вносила предложения, останавливала его, когда он перегибал палку (например, собирался кататься по перилам, представляя, что пол — это лава), — в общем, чувствовала себя нянькой, бегающей за малышом.
Удержать его подальше от спален Элизе не удалось. Он попрыгал и покатался по простыням родительской кровати, повосхищался — как круто! — плакатами дэт-метал групп, развешанными в комнате Маршалла, удивился обстановке в спальне Эдди — все открыто? Даже ухватив его за воротник, Элиза не могла помешать Броуди скакать между комнатами мальчиков, спотыкаясь о раскиданное по полу грязное белье.
— А тут есть игры? — спросил он, пробегая пальцами по клавиатуре компьютера Маршалла.
Броуди хватал все подряд.
Вот и все. Она ни за что не сможет убрать все следы. Он заходил в каждую комнату — и постоянно переставлял вещи. Столько вещей! И вот как ей вернуть все на свои места? В прошлый раз она едва ли отыскала все оставленные им отпечатки.
— У моего кузена есть Duck Hunters и Alien Invaders. Я играл, когда был у него в последний раз — он живет в Чалметте, на другом берегу реки, рядом с большими нефтезаводами. Давай посмотрим, что на нем есть? Как он включается?
— Никак.
Здесь Элиза не собиралась идти на компромисс. Она ни за что не позволит ему приблизиться к этой непонятной, издающей странные звуки технике. Именно ей придется исправлять все, что Броуди задумал натворить, — а она в этом совсем ничего не понимает и просто застрянет. Она подумала о Маршалле: о его острых лопатках, драконьими крыльями выпирающих из-под рубашки, о массивных костяшках его пальцев — нетрудно было представить, как, вернувшись домой и обнаружив, что с его компьютером что-то не так, он в гневе пробивает в ее стене дыру.
— Тебе пора уходить, — сказала Элиза.
— Но ты сказала, что я могу остаться, пока часы внизу не заухают как сова.
— Ты уйдешь сейчас.
— Я могу уйти, когда захочу.
— Нет, не можешь. Убирайся.
Ее глаза сверкнули свирепой непоколебимостью — она поняла это по взгляду Броуди. Он смирился со своей судьбой, повернулся к двери и, повесив голову, вместе с Элизой поплелся к выходу.
Жизнь и ее недостатки
На следующий день Элиза увидела его в окно гостевой спальни: он шел вдоль дамбы, выбившийся из его причудливой стрижки «под горшок» чуб подскакивал в ярком свете. Под мышкой он нес упаковку чипсов «Доритос» и настольную «Игру в жизнь».
Она открыла окно и позвала его:
— Эй! Привет! Иди сюда!
Он обошел вокруг дома, снова помыл ноги под водой из шланга, а затем скорчил рожицу и насупился, прижав подбородок к шее, — все еще дулся за вчерашнее.
— Ты так и не сказала, как тебя зовут.
С набитым его «Доритос» ртом она пробубнила:
— А это не твое дело.
Чем меньше он будет знать, тем лучше. Насчет этого неумолчно ворчащий в ее голове голос был прав — а вот то, что он захлебывался протестами по поводу ее решения снова впустить Броуди, Элизу не остановило. Весь долгий вчерашний вечер она слушала, как под ней проживают свои жизни Мейсоны, ждала, когда они наконец лягут спать, и знала, что завтра в доме воцарится привычная мертвая тишина, которую после полудня прогрызет будничная рутина его жильцов, как знала и то, что день будет похож на день, час — на час, неделя — на неделю. Она так больше не могла.
Элиза велела Броуди высыпать содержимое «Жизни» на обеденный стол. Когда он это сделал, она обнаружила, что большая часть фишек отсутствовала, а ярких игровых денежных купюр не было в помине. Но даже если бы набор был полным, партия все равно едва ли состоялась бы: зона «среднего возраста» на картонном поле, видимо, долго пролежала на солнце и выцвела так, что большая часть надписей стала совершенно нечитаемой. Элиза покосилась на Броуди, ожидая объяснений, но тот лишь пожал плечами, удивленный, казалось, не меньше нее.
— Пошли исследовать дом? — предложил он.
— Я думала, ты хочешь поиграть в настольную игру.
— У тебя классный дом.
— И я и так знаю, как он выглядит.
— Ну и ладно, пойду исследовать сам.
— Еще чего, — отрезала Элиза. — Снова будешь двигать все, переставлять и включать технику. Вчера ты такой бедлам устроил, помнишь? Повсюду. За совсем короткое время. А я потом целую вечность наводила порядок.
Броуди вздохнул:
— Почему ты все время все поправляешь? Постоянно ставишь вещи обратно и убираешься. Тебя родители заставляют?
