– Нет, отвечаю на последний твой вопрос. Да, отвечаю на первые два, хотя… это совсем не похоже на то, что есть у вас здесь. У нас есть парки в городских районах, деревья рассажены в большинстве крупных жилых центров. Заповедники разбросаны по всему миру, и контролируется численность большинства видов, находящихся под угрозой исчезновения. Многие виды из тех, что вымерли, восстановили. По крайней мере те, что не были опасны.
– У людей все еще есть политические права – такие как свобода слова, свобода вероисповедания, демократия?
– Да, да и еще раз да. Хотя есть ограничения.
– Какие ограничения?
– Ну, почти те же, что и сейчас. Нельзя кричать «пожар» в переполненном кинотеатре. И даже после того, как мы покончили с этой расовой ерундой, в США все еще нет настоящей демократии. У вас ведь есть представители, верно? Так и в большинстве стран в мое время.
– А много людей довольны этой системой? Я просто пытаюсь понять, почему Сол и его клуб так были недовольны своим положением, что решили уничтожить половину человечества, лишь бы изменить его.
– Какой клуб?
– Они называли себя объективистами. По-видимому, это связано с каким-то сообществом из моей эпохи.
– Те парни? – смеется он. – Они… у них был дискуссионный клуб или что-то в этом роде.
– Кэтрин, похоже, считала, что их лидер, некто Кэмпбелл, повлиял на Сола. Что, может быть, он тоже участвует в этом.
– Может быть, но я ни о чем подобном не слышал. Я только и слышал, как Сол и Кэмпбелл постоянно спорят. Я ходил туда несколько раз. У историков ХРОНОСа есть открытое приглашение, потому что так мы можем заполнить некоторые пробелы в истории. Когда я был там, они проводили бо́льшую часть своего времени, обсуждая альтернативную историю. – Далее он говорит сильно напыщенно: – А если бы война за независимость закончилась иначе? Если бы рабство не было отменено или если бы прогрессивная эра никогда не наступила? Если бы тот или иной президент жил или умер? Если бы 2092 год сложился иначе?
И снова эта дата.
– Так… а что произойдет в 2092 году?
Грант на мгновение задумывается, а потом качает головой:
– Ты была бы довольно стара, но ты могла бы дожить до этой даты, поэтому я думаю, что это будет спойлер.
Я прищуриваюсь, но он, наверное, прав.
– Ладно. Пусть будет по-твоему. Так ты говоришь, что вернулся бы, если бы мог? В свое время?
Он смотрит на меня так, будто я задала максимально глупый вопрос.
– Да.
– А если бы ты застрял в каком-то другом времени и месте, не в Джорджии 1938 года?
– Я бы все равно выбрал 2305-й. У меня там своя жизнь. И тот, кто ждет моего возвращения. – Он бросает взгляд на больницу. – Остаться здесь – это не то, на что я подписывался. Здесь интересно проводить исследования, но… я не могу здесь жить.
Может быть, Грант все еще лжет, но если так, то он очень хорош в этом. Я вспоминаю свой разговор с Треем в кафетерии. Возможно, дело снова в моем характере «золотистого ретривера», но Трей был прав – я не хочу быть тем, кто видит только худшее. И без того ужасно знать, что есть один человек, которому ничего не стоило убить целую деревню невинных людей, только чтобы проверить свою теорию, так он еще и наслаждался их смертью. Я не вижу никаких доказательств того, что Грант может быть таким же.
– Если сомневаешься насчет киристов, – говорю я, – существуют ли они, их численность или еще что… университет находится менее чем в километре отсюда. Найди библиотеку, почитай несколько исторических текстов. Или вернись назад в здание и попроси у дежурного телефонную книгу. В Дарвине, что в Австралии, в 1942 году уже существовал маленький храм киристов, поэтому, думаю, что здесь тоже уже есть один или два храма.
– Но, – продолжаю я, – если тебя интересует Сол, то ты был рядом с ним больше, чем я. И даже если ты этого не помнишь, ты был с ним в тот день, когда он провел… испытания. В той деревне, Шесть Мостов, Божья Лощина – не знаю, как называл ее Сол. Из них выжил только один человек, Грант. Если в университете есть местные газетные архивы, ты сможешь найти тому подтверждение. Дата их смерти будет совпадать с той, когда вы были там с Солом.
Кажется, он ошеломлен.
– Как?
– Что-то есть в колодце. Мы почти уверены, что он испытал противоядие на той девушке, которая выжила. Он бы убил и ее тоже, но… – я колеблюсь. – Скажем, ей просто повезло.
– Марта, верно? Девочка блондинка?
– Да.
– Она ведь его обожгла, верно?
Этот вопрос поначалу застает меня врасплох, но потом я вспоминаю, что Грант наверняка видел рану на руке Сола во время их обратного путешествия.
– Что-то вроде того.
– Он убил их всех? – спрашивает Грант. – Даже детей?
– Да. В некоторых статьях были фотографии, – и да, я могла бы показать ему это в ключе ХРОНОСа, но так он увидит и нас с Кирнаном в костюмах биологической защиты, в дополнение к Солу, Марте и телам в часовне. Если он узнает, какую роль мы сыграли, это приведет ко множеству вопросов, на которые у меня нет времени отвечать.
Я встаю и отряхиваю юбку.
– Мне нужно совершить короткое перемещение, ладно? Нам нужны деньги на залог, и мне нужна не забрызганная кровью одежда. Я подожду здесь Делию, когда вернусь, если ты захочешь переодеться или перекусить.
– Не хочу, – говорит он. – Аппетит пропал.
* * *
Богарт, Джорджия
11 августа 1938 года, 13:20
У меня такое чувство, что за мной наблюдают.
Я знаю, у меня разыгралось воображение. Шансы на то, что кто-то увидит эту стабильную точку в этот самый момент, ничтожно малы. Но я все время представляю себе Пруденс и ее спутников (или хранителей, или кто они там еще) здесь, на кухне Кирнана, в начале дня. Ну, в начале моего дня. Насколько я знаю, она вообще не была здесь с 1905 года, но это все равно нервирует.
В хижине был кто-то с тех пор, как мы ушли. В центре стола стоит корзина с персиками, огурцами, помидорами и другими овощами, а также полдюжины банок Мейсона и записка от миссис Оуэнс, в которой она просит Кирнана дать ей знать, если у него что-нибудь закончится, потому что у нее их так много, что она не знает, что делать. По крайней мере, религиозных трактатов я не нашла, так что, возможно, Оуэнс решил оставить наши предполагаемые романтические приключения при себе. Я поднимаюсь по лестнице и сажусь на пол рядом с кроватью Кирнана, на которой, вероятно, не спали с 1905 года. Дело не в том, что в комнате пыльно – миссис Оуэнс должна приходить убирать, когда он уезжает – а скорее в том, что здесь давно никто не жил.
Я несколько минут роюсь под матрасом, прежде чем нахожу большой конверт, зажатый между ним и пружинами кровати в верхнем дальнем углу. Он сделан из довольно плотной бумаги, и на нем есть такой странный шнурок с цифрой «восемь» на обратной стороне, но он все же напоминает мне о конверте, который я оставила Трею, с нашими воспоминаниями из другой временной линии.
