Мишель слишком хороша для меня. По крайней мере, у меня есть мозги, чтобы это понимать.
Я бы никогда в жизни не осмелился подойти к ней, если бы «Трайдент-Хаус» не подписал со мной контракт, и это была чистая случайность. Сейчас не так много смотрителей моего возраста, потому что на нефтяных вышках в Северном море зарплаты выше, но все зависит от того, какую работу тебе нравится делать и какое у тебя прошлое. Это было в апреле 70-го, я пару недель как вернулся в мир и случайно наткнулся на одного парня в пабе; он угостил меня пивом и обмолвился, что работал на маяках «Пладда» и «Скейвор». По привычке я просто ждал, когда снова попаду за решетку. К этому я был готов, я знал, что нарочно облажаюсь, когда мне надоест быть снаружи. Но чем дольше этот мужик рассказывал о маяках, тем больше я понимал, что мне это подходит. Он сказал, что нельзя просто быть одиночкой — ты должен считать, что одиночество — это хорошо. Я не думал, что «Трайдент» возьмет меня, когда ознакомится с моей биографией, но через несколько недель пришло письмо. Должно быть, они подумали: он подойдет, тупой, как пробка, но ему понравится. Дело в том, что на маяке особенно нечего делать. Все очень просто. Твой мозг занят простыми задачами. Поддерживаешь свет по ночам, потом убираешь, готовишь, связываешься с остальными маяками в цепочке. Бдишь, чтобы у вас с парнями все было гладко, а это штука непредсказуемая. Надо сохранять дружелюбие, и, с моей точки зрения, это важнее всего. Надо стараться ладить с остальными. Стоит один раз что-то упустить, и эта пакость распространится, как вирус, и не успеешь ничего понять, как вы все будете заражены, гниль расползется, и деваться будет некуда.
Я вспоминаю встречу с тем смотрителем в пабе, и у меня такое чувство, будто я получил послание от Вселенной. Я не пропащий человек. На мне еще не поставили крест.
Скоро мне придется рассказать все Мишель. Прошло много времени. Я должен быть честным, иначе как жить дальше, быть вместе, просить ее выйти за меня замуж? Если между нами будет стоять эта проклятая ложь? Речь не о моих старых делах, она это знает. Речь о том, что было в последний раз.
Беда в том, что это не та тема, которую обсуждают на первом свидании или даже на третьем. А потом ее еще сложнее затронуть. Я отсутствую подолгу, и каждый раз, когда я возвращаюсь, мы словно начинаем все заново. Снова как в первый раз — держаться за руки, удивляться, хотеть друг друга. Я не могу это испортить.
Чем сильнее она мне нравится, тем сложнее, и я не хочу любить ее слишком сильно, но что тут поделаешь.
Врать так легко. Просто ничего не говоришь. Ничего не делаешь. Даешь другому человеку возможность решать, что реально. На ее месте я бы предпочел не знать. Я каждый день пытаюсь все забыть.
Закрывая глаза, я вижу все так отчетливо, будто это случилось вчера. Кровь и шерсть, тонкий детский крик; и мой друг холодеет в моих объятьях.
Я всегда жил, оглядываясь по сторонам. Я до сих пор оглядываюсь, хотя здесь только море и никого, кроме нас.
Я все время помню, что у меня есть враги. Плохие люди, которые делают плохие вещи и хотят сделать это со мной. Временами я боюсь уснуть, потому что меня мучают кошмары. Что они найдут меня тут, на этой скале. Ты думал, что сможешь ускользнуть, сынок, но ты ошибся. Из тебя никогда ничего не выйдет.
Я никогда не вернусь. Ни в тюрьму. Ни в свою прежнюю жизнь.
Вот почему я принес это с собой. Спрятал в трещине под раковиной, где никто не найдет. Там оно в безопасности. Надо знать, где искать.
В какой-то момент я засыпаю, потому что следующее, что я вижу, — это Билл в густой хмельной темноте, который пытается разбудить меня со словами, что пора идти наверх, потому что маяк сам за собой не присмотрит, а если он скоро не ляжет вздремнуть, он сделает то, о чем потом пожалеет.
IV. 1992
14. Хелен
Еще миля и двое закрытых на замок ворот, и она наконец их увидела — четыре одноэтажных бело-зеленых коттеджа с черными трубами и черепичными крышами, притулившихся на полуострове. Дома смотрителей «Девы» располагались настолько близко к маяку, насколько возможно, но все равно очень далеко, и Хелен всегда казалось, что это так грустно, словно безответная любовь, полное надежды сердце, которое встречает в ответ равнодушие.
Все было будто вчера; словно «Адмирал» еще принадлежал им. Самый большой дом, построенный из соображений практических, а не ради красоты, он напоминал что-то среднее между пансионатом и паромом P&O
[9]. Внутри дом состоял из неуютных коридоров и маленьких комнатушек, и эту стерильную атмосферу не могло смягчить никакое количество личных вещей. Зимой в оконные щели проникал холод; рамы закрывались металлическими задвижками, от которых ее ладони все время пахли монетами. Над плитой и над душевой кабиной «Трайдент-Хаус» повесил ламинированные таблички, напоминавшие, что это чужая собственность: «Пользуйтесь вытяжкой» и «Осторожно, горячая вода». В прихожей записка напоминала, что в случае аварии надо звонить 999. Перед домом имелась голая, открытая всем ветрам терраса с бетонным столиком для пикника, а дальше на дверях гаража висело предупреждение: «Не открывать при сильном ветре». И всегда, всегда одно и то же, это однообразие ее убивало. День за днем, недели, месяцы, годы, и только море составляло ей компанию.
Дженни и Билл жили в коттедже «Капитан». Сегодня на асфальтовой площадке перед ним стоял красный хэтчбэк со знаком «Ребенок в машине» на заднем стекле. Хелен подумала, что это уникальное место отдыха, возможность заглянуть в утраченный мир, а печальная слава «Девы» вызывает особый интерес. Вот почему после автоматизации маяков коттеджи быстро перестроили, чтобы «Трайдент-Хаус» мог зарабатывать на них. Она увидела рекламное объявление:
«Узнайте, как жили исчезнувшие с «Девы»!»
В третьем коттедже, «Эконом», жили Бетти и Фрэнк. Фрэнк был первым помощником на башне и служил там дольше всех — когда Артур возвращался на берег, он его замещал. Фрэнк был в отпуске, когда они исчезли. Хелен всегда думала, что он, должно быть, чувствовал себя человеком, на пять минут опоздавшим на самолет, который разбился о гору.
«Командор», последний, должен был достаться Винсу. Он так хотел получить эту работу. И почему у него не вышло, знал только маяк.
«Дева» холодно сияла на горизонте, и Хелен не могла отделаться от подозрения, что башня что-то знает. Знает о ней.
А теперь она смотрела на нее, спокойно обвиняя: «Ты не можешь отрицать правду, Хелен. Ты виновна».
* * *
Она дала ему адрес, он выбросил сигарету и повернул голову в сторону багажника.
— Сумки есть, детка?
— Нет. Я на один день. Мне нужно, чтобы вы потом отвезли меня на вокзал.
— Договорились.
Закатное солнце плавилось на горизонте. На заднем сиденье такси Хелен радовалась, что в летних сумерках ее плохо видно. Таксисты Мортхэвена рождались и вырастали в Мортхэвене; они никогда не забывали эту историю, поскольку им все время приходилось рассказывать туристам об исчезновении или о том, как это на них сказалось: где они были, когда услышали о происшествии, кого из сотрудников «Трайдент-Хауса» они возили из точки А в точку Б, кто из друзей дочери был знаком с детьми Уокеров. Она не думала, что после всех этих лет он ее узнает, но все равно ожидала, что незнакомцы будут здороваться с ней, как в прошлом, когда она была миссис ГС, и спрашивать, как дела у Артура, когда он вернется на берег, как она справляется в его отсутствие. В ответ они бы рассказали о своих делах, проблемах. Ее положение жены главного смотрителя было сродни положению священника или хозяина паба, от нее ожидали, что она по умолчанию интересуется жизнями незнакомых людей.
