— Роджер и девочки в кафе за углом, — сказала Мишель. — Я ненадолго. Извини. Не хотела приходить вместе с ними. Это они захотели. То есть он.
— И где ты, по его мнению?
— Выбираю подарок на день рождения. Ему. Потом мне надо будет забежать в «Дебенхэм», купить галстук или что-то вроде.
Хелен подумала, вот как оно бывает между людьми, которых объединила беда: они переходят прямо к делу без преамбул о погоде и любезностей. Они с Мишель не были близки, вернее, до исчезновения были едва знакомы. Они встретились на устроенных «Трайдент-Хаусом» похоронах — прощальной службе, как это назвали, предназначенной больше для прессы, чем для них. За прошедшие годы время от времени они встречались, когда оказывались проездом в одном месте. Они писали друг другу письма, когда их одолевали печаль и потребность в понимании; иногда на письма приходил ответ, иногда нет, но они находили утешение уже в том, что писали.
— Спасибо, что приехала, — сказала Мишель. — Спасибо, что позвонила.
— Все в порядке.
— Я не была уверена, что ты ответишь.
— Почему?
— Не знаю, — сказала Мишель. — Дженни никогда не отвечает.
— Мне тоже.
Мишель открыла сумочку и достала упаковку «Поло». Все конфеты в фольге потрескались. Хелен представила, как она роняет их у киоска, где дочери выбирают фруктовую жвачку и колу. Сколько ее девочкам? Восемь и четыре, где-то так. Она не знала, каково это — иметь ребенка и наблюдать, как он растет, здоровый и крепкий; маленькие ручки становятся все больше, волосы отрастают, и внезапно он оказывается ростом с тебя.
Мишель предложила ей угоститься.
— Спасибо, — сказала Хелен.
— Пожалуйста, перестань разговаривать с Дэном Шарпом.
Хелен растерялась:
— Ты пришла, чтобы сказать мне это?
Перед ними на скамью уселась пожилая пара. Мужчина склонил голову. Мишель придвинулась так близко, что Хелен почувствовала запах ее шампуня.
— Типа того, — сказала Мишель. — Ты хоть знаешь, кто он?
— Нет. Он пишет о лодках и бомбах.
— Под псевдонимом.
Хелен раскусила «Поло».
— Я не удивлена.
Женщина на передней скамье обернулась и неодобрительно посмотрела на них. Хелен подумала, что ее стрижка-боб напоминает мотоциклетный шлем.
Мишель прошептала:
— Зачем писателю вообще писать о нас?
— Не знаю. Зачем люди вообще пишут?
— Должна быть причина.
— Он сказал, что любит море.
— Тогда ему надо поехать в отпуск.
Хелен почувствовала неловкость от того, что ей приходится защищать едва знакомого человека; зачем вообще она это делает.
— Он ищет правду. Ему не все равно.
Мишель убрала конфеты и застегнула сумку на «молнию».
— Тс-с. — Женщина метнула на них укоризненный взгляд.
Мишель показала жестом, чтобы они пересели на соседнюю скамью. Когда они снова устроились, она взглянула на алтарь. Хелен заметила, что она проколола уши.
— Ты веришь в Него? — спросила Мишель.
Ступни Христа были перекрещены и обагрены запекшейся алой кровью. Жуткое зрелище, подумала Хелен. Кто бы ни создал эту статую, он вонзил терновые шипы с излишней жестокостью.
— Я пыталась, — ответила она.
— Я тоже. — Мишель покрутила обручальное кольцо на пальце. — Мне завидно, когда люди приходят сюда со своей верой. Они знают, что в конце концов все будет хорошо.
— Знать — не то же самое, что верить.
— Разве?
— Думаю, что нет.
— Я знаю, что Винни не причинил им никакого вреда, — сказала Мишель.
— Я знаю, что Артур тоже.
— Но мы не знаем, не так ли?
— Если это важно, я никогда не думала, что Винс преступник.
Мишель взяла ее за руку и тут же отпустила.
— Да, — сказала она. — Ты единственная.
Хелен заметила, что она грызет ногти, покрытые красным лаком, но обкусанные до подушечек. Она вспомнила беспокойную девушку, которой Мишель была двадцать лет назад, как она дрожала на похоронах, во время допроса или на улицах, когда на нее набрасывались журналисты. Люди не меняются. Дженни могла бы сказать то же самое и о ней.
— Ты не боишься, что скажет «Трайдент», если узнает?
— Мне все равно, — сказала Хелен.
— Они перестанут платить тебе деньги.
— Ну и что?
— Для меня это совсем другое дело, — сказала Мишель. — У меня есть люди, о которых я должна заботиться. Семья. — Она оборвала себя. — Я не хотела…
— Все в порядке.
— Просто они еще совсем маленькие…
— Я понимаю.
— Только не говори мне, что ты никогда их не боялась! Все эти их требования никому ничего не говорить, не разглашать их деловые тайны. Мне всегда слышалась в этом угроза, неявная, но очевидная.
— Если это правда, — сказала Хелен, — тогда, думаю, поговорить с Шарпом — это лучшее, что мы можем сделать во имя справедливости. «Трайденту» всегда было удобно винить Винса, ты это знаешь. Это несправедливо. Он сидел в тюрьме; его считали паршивой овцой, так что это было легко. Люди могли это понять. Все, что им надо было сделать, — признать, что они ошиблись, когда дали ему работу; им не стоило этого делать; они выучили урок. Но это важно, не так ли? Сказать, каким он был на самом деле. Я думала, это важно для тебя.
Мишель закрыла глаза.
— Зачем мы здесь на самом деле? — спросила Хелен.
Секунду спустя Мишель ответила:
— Винни написал мне письмо. Прямо перед исчезновением. Передал с экскурсионной лодкой. Он рассказал, за что его посадили. Самый последний раз. Я никому об этом не говорила.
— Ясно.
— Он бы выглядел еще хуже, а против него и так было много всего, так что мне не хотелось подливать масла в огонь. А если бы все вышло наружу сразу после происшествия, так бы и получилось. Понимаешь?
— Да.
Она встретилась глазами с Хелен, и в ее взгляде были мольба и боль.
— Но в этом письме было еще кое-что, чем мне следовало поделиться, Хелен. Кое-что важное. Это могло бы помочь. Только я была слишком напугана, чтобы говорить.
Хелен ждала.
— Винни написал, что его преследовал один человек. Он думал, что работа на маяке поможет ему оставить прошлое позади, но вышло наоборот. Теперь этот человек точно знал, где его найти. В море Винни был легкой мишенью.
— О ком ты говоришь?
