VII. 1972
30. Артур
Лодка
Хелен,
Я никогда не пишу тебе. Никогда не писал, не знаю как. Письма с маяка — ты же когда-то читала книгу на эту тему? Любовный роман, который ты купила на вокзале в зале ожидания давным-давно, в самом начале нашей совместной жизни. О смотрителях, которые пишут письма своим девушкам, и в разлуке они любят друг друга все сильнее. На самом деле все иначе. Дочитав, ты сказала: «Сомневаюсь, что это так» — и ты была права, у нас все не так. Ты бы предпочла, чтобы я писал тебе? Это бы тебя остановило? Большей частью я не могу выразить то, что у меня в голове. Я хочу сказать тебе, дорогая. Я так много хочу тебе сказать.
* * *
Открытки недописанные, открытки неотправленные. Я рву их на кусочки и роняю в море, наблюдая, как они уплывают. В другой жизни, более счастливой, я вижу, как их выносит на берег. Она их находит, собирает, складывает воедино. И все обретает смысл.
* * *
Тридцать шесть дней на башне
— Что с тобой такое? — спрашивает Билл Винса в среду за обедом из куриного супа и лежалого хлеба, который начал подсыхать и плесневеть. Сверху на консервированном супе слой желе, но если его разогреть и чем-нибудь приправить, получается неплохо. — Выглядишь ужасно.
— Я что-то съел. Какую-то отраву.
Билл курит и ухмыляется, как будто Винс пошутил.
— Что? — спрашиваю я.
— Ничего. Ладно, не вешай нос.
Винс без аппетита помешивает суп в тарелке. Не могу его винить. На северном маяке мы держали кур. Часть из них несла яйца, а тех, кто не справлялся с этим, мы пускали на суп. Приезжая туда, мы всякий раз смотрели на птицу и надеялись, что хотя бы одну можно зарезать во имя наших желудков.
— Мои кишки, — жалуется Винс. — Крутит.
Билл отвечает:
— Мы сменим тебя до того, как поменяется погода, да, Артур?
Я чешу подбородок, проводя пальцем по щетине. Вижу Хелен, которая смотрит на меня с нежностью, но то, что я принимал за нежность, — скорее всего презрение. «Откуда у тебя борода, Артур Блэк? За все годы, что мы знакомы, у тебя никогда не было бороды, это совсем не ты».
Было время, когда она меня не знала, и это тоже был я.
— Придется нам с тобой дежурить вдвоем, Билл.
Он стряхивает пепел в тарелку с супом.
— Это недолго, — говорит он. — Они кого-нибудь пришлют.
Глядя на моего помощника, мне хочется сбросить чашки и тарелки со стола, броситься на этого предателя и стереть проклятую улыбку с его лица.
— Да, — отвечаю я, — недолго.
Винс переводит взгляд с одного из нас на другого.
— Что ты будешь делать? — спрашиваю я.
— Все нормально, — говорит он, отодвигая еду. — Не хочу тащить сюда какого-нибудь бедолагу прямо перед Рождеством.
Билл говорит:
— Я не буду дежурить за тебя, если ты к этому клонишь, придурок.
— Спасибо за сочувствие, мужик.
— Доктор на берегу предоставит тебе его в избытке.
— Ты что, хочешь, чтобы я уехал, ублюдок?
Билл пожимает плечами:
— Просто не хочу подцепить твою заразу, дружище. Наш туалет и так на грани и без рвоты и поноса.
— Вдруг это моя стряпня, — стонет Винс, уронив голову на руки.
— Если бы это была еда… — возражает Билл.
— Я думал, что если мы все это ели…
— А мы сейчас будем…
— Подожду денек, — говорит Винс, — посмотрю, может, пройдет.
— Ладно, — отвечаю я. — Я подежурю вместо тебя. Иди в кровать.
Когда он уходит, Билл предлагает:
— Вызови лодку. Он выглядит как кусок дерьма.
— Я так решил. Завтра ему полегчает.
— А если нет?
— Тогда вызовем.
— Нет, если будет буря, черт ее побери.
— Не будет.
— Прогноз погоды говорит другое, — возражает Билл.
Я закуриваю сигарету.
— Иногда он ошибается.
— А ты?
Когда пришло время отправить этих куриц в их куриный рай, мой ГС показал мне, как это делается. Он перевернул одну вверх ногами и перерезал горло. Аккуратное движение слева направо.
— К чему ты клонишь, Билл?
Он секунду смотрит на меня и в конце концов говорит:
— К черту. Ты ГС, а не я. Делай что хочешь.
* * *
Эти обломки доломитов я собрал на Фламборо-Хед. Однажды в спокойный день мой тогдашний ГС привел меня туда и сказал:
— Парень, вот тебе пенни и немного уксуса. Посмотрим, что ты сможешь с этим сделать.
Под воздействием кислоты известняк шипит; царапая монетой, я научился различать его плотность по шкале от одного до десяти. ГС отдал мне свой блокнот и справочник с заметками; к тому времени он переключился на рисование, и это был жест, означавший: теперь он твой, занимайся, а потом передай следующему.
Хелен всегда терпеть не могла камни. Я — наоборот. Когда берешь в руки камень, который существует тысячи лет, чувствуешь прикосновение истории.
Она говорит, что на башне я чувствую себя комфортнее, чем дома, и, наверное, это так. Жизнь на берегу не по мне. Меня выбивает из колеи ее неопределенность. Неожиданно звонят телефоны. В магазинах продают два сорта молока, и я не могу выбрать. Люди в магазине и на остановке подробно делятся со мной новостями. «Доброе утро, Артур! Вы так быстро вернулись? Мне кажется, я видел вас только вчера. Хелен говорила вам, что Лоре Стэн наконец удалили камни из мочевого пузыря?» Они говорят о следующей неделе или о каком-нибудь дне в июле, когда я точно буду не здесь, но я все равно киваю и знаю, что это не имеет никакого значения. Дом на земле — не совсем дом, я одновременно здесь и не здесь, словно я пришел на вечеринку, где одни незнакомцы, я не знаю дресс-код и должен уйти до ужина.
На берегу я должен притворяться человеком, которым я не являюсь, частью того, чему я не принадлежу. Это трудно объяснить нормальным людям. Их не интересуют тихое спокойствие утреннего дежурства или мысли о приготовлении жаркого, которые могут занять два дня. Мир маяка маленький. Медленный. Недостижимый для остальных людей, они не могут делать дела медленно и вдумчиво. Здесь мой разум работает по-другому. На берегу он сонный, не такой острый, как сейчас. Например, отправляясь на смену, я точно знаю, сколько должна весить моя сумка с учетом всего содержимого: тапочек, белья, полотенец, расчески, носовых платков, салфеток, брюк для работы, брюк для отдыха, свитеров, ванных принадлежностей, сигарет, пены для бритья. Я знаю, сколько весит каждый предмет в отдельности и сколько все вместе, и если чего-то не хватает, я могу быстро определить, что это; в прошлый раз я задержал Хелен на пристани, чтобы сказать, что забыл щипчики для ногтей в ванной. Возвращаясь, я все это утрачиваю. Слишком много поводов для беспокойства и никакого смысла, потому что все постоянно меняется. Поэтому, хоть может показаться, что башня требует от меня меньше и что я здесь отключаюсь, это не так.
