Она ответила:
— У тебя нет линии судьбы.
— А должна быть?
Она сказала «да». Я заметил, что если у меня есть линия сердца, этого достаточно. Есть, сказала она.
* * *
Полусон-полуявь, я тону в зыбком мире. Прошлым вечером я слышал, как ГС говорит по рации. Наверное, он вызвал доктора. Артур обо мне позаботится.
Тук-тук.
Кто там?
По морю ко мне плывет человек. Белые волосы, белая кожа, ноги стоят на площадке, руки хватаются за собачью лестницу. Вот он уже у входа. В дверях.
Я обещал Мишель, что все кончено. В последнем письме я поклялся, что больше не будет драк. Не будет опасности. Поверь мне.
В тюрьме был один парень, который любил играть в шахматы и научил меня; он сказал, что это все равно что быть одной из фигур, важной фигурой, например, конем. Если поставить коня на доску, он становится частью игры и влияет на ее ход. Но если снять его с доски, это просто конь и больше ничего; он не может ходить, побеждать другие фигуры, он больше не часть игры, а просто конь.
Время от времени надо снимать себя с доски. Возвращаться к самому себе, к себе настоящему, когда ты наедине с собой и не притворяешься кем-то другим. На маяке это возможно. Здесь никто не давит на тебя.
Мой секрет — в кухне под раковиной. Это мое личное удовольствие, как камни для ГМ. Я представляю вес пистолета, его изгибы такие же гладкие, как ее тело.
* * *
Много часов я был в отключке. Смутно помню, что в спальню заходил ГС, слышался скрип кровати, занавеска отдергивалась, и голос в темноте шептал:
— Винс, ты слышишь меня? Еще немного, дружище.
Плавая в этой темноте, которая вознесла мои мысли на верхушку башни, то ли в небо, то ли в море, я потерялся где-то на земле в поисках неведомого, недостижимого света, и мне показалось, что я умер.
* * *
Девятнадцать дней
Я вспоминаю день, какой-то день из миллиона дней, когда у нас закончились сигареты. Мы поглаживали карманы, как щеки девушки, и думали: черт, мы все выкурили. Трое мужчин носились между этажами, обыскивали куртки, рубашки, карманы, все заначки и закутки, где могла оказаться сигарета, припрятанная на черный день, перетряхивали коробки и банки, вспоминая, что когда-то кто-то поделился со мной сигаретой, я ее куда-то спрятал, но куда? Потом мы выискивали окурки в мусорных ведрах, вытряхивали из них остатки табака и делали самокрутки — хватало на одну-две затяжки, но хоть что-то.
На маяке курение — не просто привычка. Это две с половиной минуты времени, которое принадлежит только тебе. Покой на душе и на сердце. А что потом? Ждать лодку, просить, чтобы быстрее приехали, но без сигарет проходят целые дни, тянутся часы, а море играет с нами злую шутку, с крошечными людьми и их крошечными желаниями.
Потом Артур нашел пачку. Если бы это был Билл, он оставил бы ее себе, потому что сигареты — это не банка сардин, ими необязательно делиться. Но ГС клал одну сигарету каждому из нас на стол — ровно по штуке в день на нос, и предвкушение этой сигареты было божественным. Мы втроем курили по вечерам после ужина в тишине, шелестела бумага, из губ доносилось мягкое «пф-ф». Ни одна сигарета до или после не была такой прекрасной.
* * *
Меня будит ночной кошмар, а может быть, это мокрые от пота и сбившиеся в комок простыни. Мне снилось, что я ползу между несуществующими плоскостями, а потом мои мышцы подвели меня, я упал и проснулся.
Где-то на заднем фоне, в отдалении, слышалось «тук-тук», сверху или снизу — я не мог понять, но я почувствовал, что здесь есть кто-то еще, потому что у Билла и ГС другие голоса, они не такие хриплые и ворчливые, как обычно.
Я пытаюсь сесть. Моя спина отклеивается от мятой простыни. Кровь устремляется к голове. Мне больно, и я снова ложусь.
Желудок пустой, но при мысли о еде меня тошнит. При мысли о конфетах, которые передала Биллу жена, меня тошнит. Глаза болят, локти, колени — все места, где есть что-то круглое в круглой впадине. На полу стоит ведро. Не знаю, когда я пользовался им в последний раз и когда его выносили.
Может, они позвали доктора. Мне нужен доктор. Но это не доктор, никого нет; я мечтаю о том, чтобы выйти на смотровую площадку подышать свежим воздухом, который выдует из меня болезнь, но я не могу попасть туда. Я не смогу встать, и это желание ощущается как жажда, настоящая жажда потребности выйти, это как вода, которую надо выпить или я умру. Что, если я умру?
* * *
Когда я снова просыпаюсь, ужасно холодно. Стена влажная и ледяная. Я натягиваю на себя простыню и одеяло, и они тоже ледяные.
Мне снится странный, омерзительный сон, от которого горько на языке. Я снова в том месте, иду, впереди еще один дом. Я вижу его не таким, каким он был в реальности, а изменившимся. Кривым. Мой друг Редж идет следом за мной, остальные тоже, я их не вижу, но чувствую, слышу шорох их курток…
«Давайте вернемся. Не будем это делать».
Но сон продолжается, меня никто не слышит, лает собака. Я вижу ее зубы и черные десны и сочащуюся слюну, когда она рычит.
Кровь и мех, тонкий детский крик. Мой друг остывает у меня на руках.
* * *
Окно в спальне — серый непрозрачный квадрат, и я думаю о букве Т — тумане.
Три голоса.
Мне нужна вода. Я думаю, что если приду на кухню, то увижу себя рядом с ГС и Биллом, мы сидим, курим и играем в карты, и голос, который я слышу, — мой собственный, а тот я, который думает об этом, он не участвует в разговоре. Он невидимый. Мертвый. Умер во сне.
Но спустившись на кухню, я вижу не себя. Это огромный мужик с серебристыми волосами.
— Ты вовремя, — говорит Артур.
— Чертовски вовремя, — говорит Билл.
Огромный мужик с серебристыми волосами не говорит ничего, только смотрит на меня и улыбается.
VIII. Интервью: 1973
33. Хелен
— Я справлюсь. Как бы там ни было. Если они погибли, я справлюсь с этим. Это лучше, чем неведение. Вы бы нам сказали, правда? Если бы что-то выяснили, вы бы сказали нам?
— Мы знаем, как вам тяжело, миссис Блэк.
Лучше бы они это не говорили. Откуда им знать? Мысль, что она больше никогда не увидит Артура, была странной и непостижимой — как книга с пустыми страницами, запасной путь поезда, лестница в том месте в темноте, где ты думала, она есть, но ее нет. 2 января. Утро вторника. Одиннадцать сорок пять.
Четыре дня, как они пропали. Когда Хелен видит в окне гостиной «Деву», у нее возникает странное ощущение, будто она наблюдает за несущейся машиной, за рулем которой никого нет.
— Вы можете предположить, миссис Блэк, что случилось с вашим мужем?
