— Майк, это ты? — кричит Билл с выступа.
— Привет, Билл! Хочешь что-то передать на берег?
— Я — нет.
— Скоро домой, да, дружище? — говорит рыбак. — Сколько дней?
— Три.
— Желаю тебе удачи. Прогнозируют шторм. Причем сильный.
— Приезжал Сид, починил нам генератор, — внезапно говорит Билл. — Ты его знаешь?
— Кто такой Сид?
— Крупный такой парень. Провел у нас пару дней.
Майк Сеннер качает головой:
— На берегу сказали, что ваш ГС отменил вызов.
— Когда?
— Когда у вас сломался генератор. — Майк подносит ладонь козырьком к глазам и прищуривается. — Я скажу им, чтобы они занялись этим делом.
— Они точно никого не посылали? — спрашиваю я.
— Сюда давно никто не заявлялся, — говорит Майк. — Такая погода, это просто невозможно. Если бы объявился какой-то сумасшедший, мы бы об этом знали.
— Никто не видел его на берегу?
— Боюсь, что нет.
Билл вздрагивает. Но я знаю. Люди Эдди отлично умеют оставаться невидимыми.
— Я им передам, — говорит Майк, — если вам так хочется. Но не думаю, что они поверят, Билл. Что здесь был кто-то, о ком они не знают. Они скажут: «Ни одна живая душа не могла это сделать, старина Майк; ты же знаешь, ни одна душа».
X. 1992
39
Миртл-райз, 16
Вест-Хилл
Бат
«Рэббитс Фут Пресс»
Тандем Паблишерс
Бридж-стрит, 110
Лондон
26 августа 1992 года
Уважаемые господа,
В настоящее время я оказываю помощь вашему автору Дэну Шарпу в деле исчезновения на маяке «Дева». Предполагаю, он публиковался в вашем издательстве под псевдонимом, и буду весьма благодарна, если вы назовете мне его настоящее имя.
С нетерпением жду вашего ответа.
С уважением, Хелен Блэк
40. Хелен
Она приехала рано и могла бы войти и ждать его внутри. Но она осталась на улице, несмотря на дождь, и наблюдала за входом в кафе с противоположной стороны улицы. Вскоре он появился — тоже пришел раньше, но всего лишь на минуту. Мокрые волосы, капли влаги на пальто. Его походка, форма головы — все это было так знакомо, почему она раньше не замечала? Она не могла поверить, что не видела этого раньше. Мишель права. Когда Дэн Шарп занялся этой книгой, он сказал прессе, что его вдохновляют любовь к морю и интерес к этому происшествию. Хелен не сомневалась в этом, но он был не до конца честен.
После того как он вошел, она решила, что даст ему немного времени, чтобы обсохнуть и собрать свои заметки. Она готова для последнего признания. Теперь она знает, кто он.
Она рассказала ему все, кроме одного, самого важного события, но она ему не лгала, просто не раскрыла всю картину.
До этого она чувствовала дискомфорт. Он пишет о пиратах и приключениях на море. Но теперь она признала в нем родственную душу.
В конце концов, она не могла выносить мысль, что он узнает об этом от кого-то другого, что он напишет об этом в книге со слов другого человека, тогда как она десятилетиями пыталась найти подходящие слова. Это важно для всей истории. Это важно для Артура, для понимания того, кем он был и что мог сделать.
Она накинула капюшон куртки и перешла через дорогу.
41. Хелен
Как хорошо сесть. Автобус высадил меня далеко отсюда — моя вина, я могла бы научиться различать их, но я не могу запомнить маршруты, какой идет сюда, а какой нет. Все в порядке. Чайник чаю, пожалуйста.
Я начну с начала; вариант не хуже любого другого. Только память так не работает, да? Она состоит из моментов, которые всплывают в странном порядке. Порой вспоминаешь что-то очень странное, например, супружескую пару, у которой мы снимали летний дом. Меня всегда поражало, что владелец дома никогда не работал по понедельникам. Никогда не работал и никогда не будет работать, сказал он мне; он всегда предупреждает об этом на собеседованиях. Потому что он не хочет испытывать это чувство, которое охватывает тебя по воскресеньям, когда надо готовиться к работе и все кажется — как бы точнее выразиться? — не совсем в порядке. Я думаю, что чем сильнее травма, тем крепче мозг цепляется за незначительные вещи. Так проще справиться. В некотором роде я многим обязана человеку, который не работал по понедельникам.
Нашего сына звали Томми. Так что, конечно, эта история началась не в летнем домике. Она началась за шесть лет до того, когда я обнаружила, что беременна. Сначала у меня был шок. Признаюсь, что мне понадобилось какое-то время, чтобы привыкнуть. Не то чтобы я не хотела ребенка. Просто я не считала, что ребенок — это венец всего; мне было комфортно без того, чтобы стремиться стать матерью.
До смерти Томми я думала, что его зачатие было случайным, но сейчас я так не скажу. Иначе получается так, будто мои мысли о том, что его не ждали, стали причиной того, что он умер. Его всегда ждали, и поэтому удивление, охватившее меня тогда, когда я узнала о беременности, кажется мне невероятным. Мы не планировали его, но он никогда не был нежданным.
Мы с Артуром не знали, как справимся или какими родителями будем, но кто это знает? Вы можете только начать и стараться изо всех сил.
Томми был славным малышом. Я не специалист по детям, но по сравнению с тем, что было у Дженни, он был просто чудом. Он хорошо спал и ел, начал ползать в семь месяцев и ходить в пятнадцать, и бог мой, какая жалость, что ты все забываешь. Ты думаешь, что будешь помнить мельчайшие подробности, потому что каждая из них тебя захватывает — что они едят, какие звуки издают, эти маленькие кулачки и машущие ручки, тонкие волосики на затылке и нежные круглые плечики, когда ты их купаешь… Но нет. Ты не можешь. Каждую неделю твой ребенок превращается в другого, он крупнее, знает больше, и я не думаю, что ты можешь запомнить все эти личности. Это все равно что узнать десять разных человек за два года. Но у нас было кое-что общее, у Томми и меня: мы любили друг друга. Мы были друзьями. С того момента, как он родился, у него была особенная улыбка только для меня.
Вы грустите. У вас нет детей? Что ж, так проще. Мне проще говорить с вами об этом. С родителями чувствуешь себя заразным, как будто они боятся, что это ужасное, немыслимое несчастье может передаться им. Или возникает ощущение, что они слушают твою историю, но не слышат ее, потому что они слишком сосредоточены на мысли: слава богу, это случилось не с нами.
Когда меня спрашивают, есть ли у меня дети, я отвечаю по-разному. Иногда я говорю нет, и это правда, у меня нет ребенка. А иногда я говорю да, у меня был сын, но он умер. И знаете, о чем мне хочется, чтобы они спросили? Как его зовут. Я хочу, чтобы они спросили, как его зовут. Но они качают головами и говорят: «Простите, должно быть, это ужасно», — и я киваю и говорю: да, да, конечно.
