— Мой козлик!..
Беззвучно хмыкнув, Александр как можно тише вскрыл бронечемодан, последовательно выложив перед собой два «Рокота», стопку пустых магазинов и бумажную упаковку «Русского сорокового» с сотней латунных толстячков внутри. Пара минут — и вороненые машинки разлеглись на холщевой тряпице набором отдельных деталей. Ловкие пальцы вертели и крутили их с возмутительной небрежностью, в которой чувствовался немалый опыт…
— Козочка моя, а давай вот так?..
— М-мм? Но я не?..
Время от времени ехидно улыбаясь (сначала «я не такая», потом «не туда», затем «не так», а закончилось все требованием «не останавливайся!»), невольный свидетель-слушатель все так же занимался своими делами, обихаживая, снаряжая и собирая в единое целое оружейную сталь. Вслед за «Рокотами» на замаслившейся холстине побывали два шведских нагана умеренно-хорошего качества, и горка специзделий, выглядящих как обычные револьверные патроны калибра семь с половиной мэмэ. Собственно, боеприпасами они и являлись, вот только стоимость их зашкаливала все разумные пределы, вплотную приближаясь к эквиваленту их же веса золотом. А что поделать? Для производства патронов с отсечкой пороховых газов
[73] требовались специальные станки и весьма квалифицированные специалисты — но даже так процент брака совсем не радовал.
— Шампанского?
Хлопок вылетающей пробки и тонкий перезвон хрусталя отказов не предполагали.
— Ах, я пьяна любовью!..
«Сбруя» для оружия, пара черных полумасок и шесть темно-зеленых цилиндров шоковых гранат, выстроившихся куцым рядком. Неряшливая кипа коротких ремешков, две аптекарских стекляшки с лаконичной надписью «Эфиръ» на этикетке, коричневый прямоугольник выкидного ножа и парочка тонких темных жилетов с кучей кармашков — вот далеко не полный перечень того, что проверили и выложили на стол за сравнительно короткое время. Которого как раз хватило, чтобы любовная парочка наконец-то угомонилась. Или нет? За стенкой было тихо, а вот из чуланчика-гардероба вдруг донесся какой-то подозрительный шорох и треск. Затем он сменился непонятным шумом и вполне различимыми ругательствами.
— Да заетитская сила!
Что-то со сдавленным возгласом упало, кое-как поднялось, вывалившись в гостиную на старенький ковер — и оказалось тем самым скромным героем постельного фронта, примерным семьянином и богобоязненным христианином, человеком множества достоинств… Короче, самим Григорием Дмитриевичем Долгиным!
— Понапихали тряпок — хрен протиснешься!..
Лучший друг князя Александра явился к нему с неподдельно-радостной улыбкой, будучи облаченным лишь в шикарный, и насквозь промокший (после недавнего душа) шелковый халат и домашнюю туфлю. Одну. Ее напарница отстала где-то по дороге — но непременно обещала догнать.
— С прибытием, командир!..
— Благодарствую.
Многозначительно потыкав пальцем в давно умершие часы на полочке (в данном случае, служившие неким символом того, что кое-кто несколько увлекся операцией прикрытия), Агренев укоризненно покачал головой. Но выговаривать все же не стал: все мы люди, все мы человеки…
— Как, силы-то остались? Или все ушли на оценку талантов и дарований? Так сказать, хе-хе, на дегустацию молодой капустной поросли.
Без труда уловив намек на некоего «козлика», неутомимый любовник натянул на лицо независимо-горделивое выражение, с коим и сбежал в спальню.
— Кофе будешь?
Предложение было очень тихим, но, тем не менее, его прекрасно расслышали — потому что из комнаты вместе со сдавленным пыхтением и шорохом надеваемой одежды донеслось:
— Покрепче!..
Не успел чайник как следует забулькать, как на кухню вошел импозантный пожилой мужчина, двигающийся немного боком, и не перестающий при этом слегка помахивать руками — этак на манер орла, летящего в очень узком ущелье.
— Долго сохнет. А главное, зачем? Один черт ни полиция, ни жандармы не снимают отпечатков пальцев.
— Все когда-то бывает в первый раз.
Благодарно кивнув рыжеволосому князю, брякнувшему перед ним кружку с горячим напитком, Долгин повел носом — и тут же разочарованно протянул:
— Растворимый!..
Однако стоило бородатой кухарке протянуть руку, дабы вылить в раковину плебейский продукт, как эстетствующий гурман быстро подтянул кружку к себе. Фыркнул в пышные усы, к которым в комплекте прилагались еще более роскошные бакенбарды, смочил губы кофейным напитком и страдальчески поморщился: горячо!
— Докладываю: список мероприятий отработал, тревожных моментов не было, изменений в плане — тоже.
— Вот и прекрасно…
Несколько часов спустя к большому трехэтажному дворцу на Дворцовой набережной подъехал черный фургон с большими эмблемами почтового ведомства — и скромной (в плане приметности) надписью «Перевозка ценных грузов».
— Городовой не на своем посту.
— Не помешает. Начали.
Из машины, ослепившей фарами зябнувшего на свежем ветерке служивого, вышли два представительных господина: и пока один из них под заинтересованным взглядом городового топтался возле фургона, второй спокойно постучался в угловую дверь. А потом и повторил это действо, только ногами — однако же соблюдая определенную осторожность и умеренность. Потому что дуб, он и в форме двери остается все тем же неприятно твердым дубом.
— Кого там принесло?
Стыдливо прикрыв черненый кастет на левой руке большим конвертом с грозными печатями, Александр негромко признался:
— Срочная депеша из Ливадии для ее императорского высочества Марии Павловны.
Приготовив к извлечению из рукава гуманный (в сравнении с кастетом, разумеется) «дубинал», представленный увесистым мешочком с дробью, самозваный курьер усугубил момент:
— Приказано безотложно и прямо в руки!..
Из-за толщины и массивности створки звука открываемого засова слышно не было, да и для петель масла тоже не жалели. А вот цепочка или что-то подобное отсутствовало: заслуженный ветеран лейб-гвардии Преображенского полка даже и представить себе не мог, что кто-то способен покуситься на обитателей Владимирского дворца
[74]. Зря!..
