Теперь это был заносчивый мерзавец, познавший всю сладость возможности внушать страх тем, кто был лучше его. За пустяковое упущение он пригрозил виселицей десяти членам муниципального совета Версаля и с удовлетворением писал об этом своей жене. Говорят, что он обязал 5000 бедных граждан собираться в толпу для приветствия прусского суверена и прочей знати всякий раз, когда те появлялись на улицах. Когда начались, наконец, переговоры о сдаче Парижа, он сопровождал Бисмарка, переодевшись лакеем.
Жюль Фавр прибыл в Версаль в начале 1871 года для ведения переговоров с осаждавшими столицу пруссаками. Его провели в дом, где помещался секретный штаб Штибера, и за все время, пока Фавр находился в тылу противника, его обслуживали с такой предупредительностью, что Фавр счел необходимым поблагодарить немецких хозяев за оказанное ему гостеприимство.
Роль слуги при делегате Парижа взял на себя Штибер, который с тайным ликованием исполнял лакейские обязанности. Жюль Фавр попался на эту удочку. Все секретные документы и шифры, которые он привез с собой, каждая телеграмма и каждое письмо, которые он получал и отправлял, проходили контроль неотлучно находившегося при нем лакея. Фавр спал в постели и жил в доме, битком набитом исключительно прусскими секретными агентами.
Штибер и прекрасный пол
Когда Штибер ослабил поток своих шпионов во Францию, он включил в их состав много женщин, исключительно низменной натуры, — как он пояснил своим помощникам, «недурных собой, но не слишком разборчивых». Он предпочитал продажных буфетчиц, подавальщиц, горничных, служанок в маркитанских лавках, а также домашнюю прислугу французских политических деятелей, ученых и чиновников. Его агентами большей частью были фермеры или отставные унтер-офицеры, которым он помогал устроиться по коммерческой части. Впоследствии он признал, что эффективность мужчин-шпионов не могла идти ни в какое сравнение с деятельностью женщин.
В 1875 году республиканская Франция начала поднимать голову; Германская империя была еще слишком молода, и в Париже, и в Берлине серьезно задумывались о возможности реванша. Французский генерал де Сиссэ во второй раз был назначен военным министром. Находясь в плену в Германии, он познакомился и сблизился с прелестной молодой женщиной, баронессой фон Каулла. Штибер, хорошо осведомленный о «прошлом» выдающегося человека, знал об этой связи и поспешил побеседовать с баронессой. Найдя ее «не слишком разборчивой», он сумел привлечь даму к секретной службе. Снабдив баронессу крупной суммой денег, он отправил ее в Париж, где она должна была зажечь в сердце военного министра чувства, с помощью которых нередко удается раскрывать любые тайны.
Баронессе не пришлось прилагать особенных стараний, ибо она застала генерала одиноким после расторжения помолвки и готовым возобновить приятные отношения, немало скрасившие в свое время суровые условия плена. Разыгравшийся в результате скандал вышел полностью по вине де Сиссэ. Париж, лишь слегка заинтересовавшийся любовными похождениями военного министра, мог крайне обеспокоиться всем, что угрожало бы военной реорганизации молодой республики. После секретного заседания палаты, длившегося всю ночь, генерал обычно спешил завтракать к своей любовнице, немецкие связи которой были раскрыты быстрее, чем предполагал ее прусский шеф. В последовавшей суматохе де Сиссэ выставили из кабинета, а баронессу из Франции, но не раньше, чем она успела выведать у министра крайне важные секретные данные, которые не должны были достигнуть Берлина.
Новый отряд шпионов-резидентов, которых Штибер принялся размещать по всей Франции после того, как условия мирного договора были выполнены, в основном состоял не из немцев, как это было до 1870 года. Штибер чувствовал всю враждебность французов к немцам после войны и потому вербовал агентов среди швейцарцев, говорящих по-французски, а также других национальностей Европейского континента. Едва ли не в каждом иностранце во Франции можно было заподозрить наемника Штибера.
Лишь спустя десять лет французская контрразведка достигла достаточного уровня организованности и силы, чтобы начать борьбу со Штибером на равных. Тем временем Штибер нашел выход, вербуя своих агентов среди прогерманской части населения отторгнутых от Франции Эльзаса и Лотарингии или тех, кого легко было контролировать полицией, как ценных рекрутов. В 1880 году он сообщил императору Вильгельму I, что ему удалось сформировать из эльзас-лотарингцев отряд более чем в тысячу человек для организации диверсий во Франции. Он отправил их работать на французских железных дорогах и каждому выплачивал от себя четверть ставки в качестве гонорара. Штибер рассчитывал, что, когда вспыхнет война, достаточно будет одного его слова, чтобы эти агенты приступили к уничтожению или повреждению локомотивов, стрелок, сигналов, подвижного состава и другого железнодорожного имущества. Штибер полагал, что сможет парализовать французскую мобилизацию непосредственно в день ее объявления.
Шпионы, которых он определял на службу, получали задание устроиться либо на заводах, либо в лавчонках, как это было с большинством женщин, либо служащими в отелях. Глава немецкого шпионажа решил, что, если немецкие капиталисты будут возводить роскошные отели за границей, он сможет внедрять своих секретных агентов в их персонал и, таким образом, следить не только за таинственными вояжерами, но и за богатыми и знаменитыми личностями. Он обучил их похищать или «изымать» для фотографирования важные секретные документы из багажа или портфелей влиятельных гостей.
Зная, как пользоваться политическим давлением в родной стране, Штибер организовал такую внушительную систему имперского шпионажа и контрразведки, что смог управлять огромной частью всех немецких военных ассигнований. Некоторую сумму из этих денег он пустил на развитие международной гостиничной индустрии; так что долгое время самые лучшие отели повсюду были немецкими, с немецкими владельцами и преимущественно немецким персоналом.
Затем Штибер постарался расширить свою сеть путем финансирования банковских и других международных учреждений, неизменно с целью еще большего разветвления и без того разросшейся системы разведки. В некоторых случаях он, несомненно, добился успеха. Но немцы оставались торговцами с незапамятных времен, и было бы безосновательно заявлять — как это делалось во время мировой войны, — что при Штибере, вплоть до 1914 года, поголовно все немецкие коммерческие организации за границей основной своей целью считали государственный заговор и шпионаж.
Учитывая растущее влияние прессы, он принял участие в создании полуофициального телеграфного агентства Вольфа и организовал в своем сложном ведомстве специальный отдел для изучения общественного мнения и наблюдения за иностранной печатью. Он всегда хотел знать, какие мотивы или денежные субсидии кроются за той или иной антигерманской статьей. Если ему казалось, что какой-нибудь издатель или журналист нелестно отзывался о Германии, он стремился узнать причины его ненависти; и, если деньги могли устранить или ослабить эту неприязнь, готов был щедро заплатить. По слухам, он покупал газеты чуть не во всех соседних странах, чтобы одновременно пропагандировать антимилитаризм, идеалы пацифизма и германофильские настроения.
