Этот властный монарх никогда бы не делегировал власть, будь такая возможность. И все же он унаследовал абсолютную власть над всей империей, слишком огромной, чтобы находиться под контролем одного человека, заметно утратившего всесилие. Поэтому Николай создал «истинно русскую организацию с помощью насаждения особой жестокости» — особый корпус жандармерии, безжалостный механизм для устрашения целого государства.
Генерал Бенкендорф, назначенный первым шефом жандармерии, явился в соответствии с протоколом поклониться царю и попросить подробных инструкций, завуалированных под совет. Не дав формального ответа, царь вытащил из кармана белый носовой платок, протянул его Бенкендорфу и с пафосом произнес:
— Вытрите слезы угнетенным. Пусть ваша совесть и совесть ваших подчиненных останутся незапятнанными, как этот платок!
После чего генерал позаботился о регулярной поставке угнетенных вместе с оговоренным потоком слез. Умением вызывать дрожь он, пожалуй, превзошел любого сатрапа своего времени. Все боялись внимания жандармерии; и не только обычные граждане, но и все правительственные чиновники России дрожали перед Бенкендорфом.
Бенкендорф, по-видимому, был бы вполне удовлетворен внушаемым страхом и дрожью. Но Николаю хотелось большего. И было сформировано наводящее ужас Третье отделение собственной Его Императорского Величества канцелярии.
Главные чиновники канцелярии были уполномочены решать судьбу любого русского подданного по собственному усмотрению. Так что к любому жителю России мог нагрянуть жандарм и объявить, что ради блага страны и сохранности его здоровья он должен «в течение трех часов» отбыть в Архангельск или Актюбинск. Подобное осуждение, если оно было вынесено Третьим отделением, не признавало ни опротестования, ни правовой защиты или апелляции.
Освободитель
В самом начале правления Николая I произошел мятеж аристократической верхушки армии, известный как восстание декабристов. Вдохновленные идеями французской и американской революций, а также привезенными в Россию императором Александром I взглядами на устройство государства, они решили силой добиться уступок у нового царя. Но до вступления Александра II на престол в России больше тридцати лет не предполагалось каких-либо послаблений. Восстание поспешно и жестоко было подавлено в декабре 1825 года, главные заговорщики повешены, а более сотни их сторонников, офицеров и молодых людей из знатных семей, высланы в Сибирь.
Правление Александра II начиналось намного благоприятнее; но никогда туманное пророческое изречение о том, что хорошее начало предполагает плохой конец, не было столь точным. Новый император не поверил бы, что ему одному придется жестоко расплачиваться за долголетнее послушание народа и правление российских самодержцев. Он вернул многие привилегии и опустошил тюрьмы. Когда на свой тридцать девятый день рождения — в апреле 1857 года — он пожелал помиловать и выпустить на свободу узников устрашающего Трубецкого бастиона Петропавловской крепости, таковых не оказалось.
Прославившись как Освободитель, Александр II искренне стремился ликвидировать царскую политическую полицию. Он предпочитал снисходительную полицейскую систему. Генерал Дубельт, глава тайной полиции и управляющий Третьим отделением, а также фаворит Николая и самый отвратительный из его шпионских орудий, был вынужден оставить карьеру, хотя его деятельность возвела в искусство зловещие репрессии, и все же немало сделала, дабы позволить Николаю умереть естественной смертью.
Некий усердный информатор, узнав за карточной игрой в санкт-петербургском клубе о грозящей царю опасности, вручил донесение, которое Александр отправил в мусорную корзину и бросил сыщику двадцать пять рублей со словами: «Вы уволены со службы».
Он всегда был склонен извлекать выгоду из примера своего предшественника, который, по мнению многих, был погружен в свое собственное творение, тайную полицию и жандармерию. Бенкендорф, которого Николай сделал начальником жандармерии и над всеми остальными, постепенно прибрал к рукам всю абсолютную власть в стране. Александр, со своей стороны, не одобрял тайного насилия и предпринимал серьезные попытки ввести в империю современные формы западных судебных процедур. Его рвение привело к изданию указа о проведении всех судебных разбирательств на публике. Устный метод ведения дела из старинной бюрократической практики он заменил на исключительно документальный; а за тяжкие уголовные преступления даже ввел суд присяжных, столь же новый для страны азиатского толка, сколь характерный для Великобритании или Америки.
Однако суд присяжных не распространялся на политические преступления, а во время суда над революционерами публичное присутствие ограничивалось судьей и прокурором. Неизменный инстинкт либерализма Александра вступил в жестокое противоборство с сильнейшими элементами царизма, но особенно с непробиваемым фронтом русских должностных чиновников, многие поколения служивших инструментом безжалостной тирании царизма. Однако польские мятежники предпочли бы любое польское правительство наилучшему русскому, какое только можно было бы представить, что больше всего способствовало убеждению либерального царя в том, что он нуждается в шпионах и всесильной полиции. Отравленные ядом фанатизма революционеры охотились на царя, устраивая ловушку за ловушкой, и в конце концов достигли успеха, смертельно ранив Александра второй бомбой, когда тот не побоялся выйти из кареты, чтобы взглянуть на казаков своего эскорта, раненных взрывом первой бомбы. Новый царь не имел склонности к бомбам, и изначальные меры безопасности, принятые им для обеспечения собственной безопасности, относились к императорской полицейской службе. Таким образом, за дело взялась пресловутая охранка, или тайная полиция, пожалуй, наиболее типично русская, самая дорогостоящая, тяжеловесная и неэффективная политическая секретная служба, которая когда-либо вызывала ненависть и внушала страх.
Испытав ее суровость и высмеяв топорность, большевистские власти России, после того как вскочили в седло, по некой прихоти выставили многие материалы из архивов охранки на обозрение и осмеяние публики.
Несмотря на огромные издержки, экспансию и репрессии, охранка умела пользоваться лишь двумя методами защиты царя и членов семейства Романовых или правительственных чиновников. Агенты охранки следовали за любым русским, невзирая на класс, обладавшим какой-либо степенью интеллекта или непостоянством мнений, и записывали каждый их шаг. И с помощью жесткого принудительного паспортного предписания они вели слежку за путешественниками так же успешно, как и за теми, кто оставался дома. Второй метод был основан на наивной вере в надежность агента-провокатора; и подлое предательство этой веры — или бюрократического заблуждения — мы увидим в дальнейшем повествовании.
Когда Лев Толстой посетил Санкт-Петербург в 1897 году, с того самого момента, как он покинул поезд, его преследовали шпики охранки. Из опубликованных отчетов мы узнаем, что только один из сыщиков пишет о нем как об «известном писателе», для другого он «отставной поручик Лев Николаевич Толстой». Один из величайших среди живущих в то время писателей и весомая духовная сила России и всей остальной Европы для сыщика тайной полиции всего лишь «поручик», чья карточка в военном министерстве помечена «вышедший в отставку». В то время Толстой был одним из самых известных людей в империи, однако в отчете подробно описывается его костюм, даже шляпа и цвет его волос — никакая маскировка не одурачит охранку!
