В 1899 году он также получил диплом инженера-электрика в Дармштадте, куда перебрался из Карлсруэ специализироваться по предмету. Он собирался продолжить свою шпионскую деятельность в Германии и даже для безопасного прикрытия занять пост инженера в фирме Шукерта в Нюрнберге. Но охранка готова была предложить более высокую цену, чем такое банальное будущее. Революционная агитация росла даже быстрее, чем затраченная на нее репрессивная энергия. И такая личность, как Азеф, потребовалась в Москву.
Так что осенью этого же года он отбыл в Россию, увозя с собой превосходные рекомендации в двойном экземпляре. Житловский сердечно рекомендовал его своим друзьям и сторонникам, а тайная полиция не жалела похвальных слов, представляя террориста Зубатову, знаменитому начальнику московского охранного отделения.
Тайная полиция Зубатова
В лице Зубатова царское правительство нашло смертельного врага революции, а Азеф — начальника и соратника, при поддержке которого амбициозный и алчный агент мог пойти очень далеко. Сам Зубатов в молодости вращался в радикальных кругах, но вскоре изменил свои взгляды. Связавшись с охранкой, он принялся «подрывать революционные тайные организации контрзаговорами», увлекательное занятие, длившееся до тех пор, пока Азеф не получил его указаний, которые привели к налетам и арестам, позволившим глупым полицейским отшатнуться от него.
Когда его двурушничество всплыло наружу, Зубатов открыто поступил на службу в охранку. Так что он прекрасно понимал всю тонкость и рискованность профессии, постигаемой теперь Азефом. Даже пожертвовав несколькими мелкими заговорщиками, которых постоянные доносы Азефа могли сослать в Сибирь, Зубатов намеревался прикрывать его, памятуя свое студенческое прошлое.
Азеф был ловким информатором, агентом-провокатором. В других странах провокация могла быть использована в особые периоды политического напряжения или тирании, но она никогда не становилась традиционной. А революционное брожение в России в XIX веке привело к тому, что провокация установилась как система, и самые лучшие бюрократические умы трудились над ее развитием. Ум Зубатова тогда считался наилучшим в полицейском сыске, так что он быстро нашел применение талантам Азефа.
Планы нового начальника Азефа шли значительно дальше, чем выявление и арест отдельных мятежников. Будучи горячим сторонником самодержавия, он понимал, что главная опасность кроется в завоевании революционерами доверия и поддержки трудящихся масс. Если республиканское движение интеллигенции будет подхвачено массами, его невозможно будет подавить никакими репрессивными мерами. Главную стратегическую задачу он видел в разделении противостоящих сил — учинить раскол между революционной интеллигенцией, целью которой является политика, и рабочим классом, который поддерживает революционеров лишь потому, что они сочувствуют рабочим в их усилиях улучшить материальное положение. Зубатов славился самоуверенностью, тщеславием и властностью. С огромным удовольствием он проводил двойную политику — поддерживал трудовое законодательство, зачастую принимая сторону трудящихся в диспутах с работодателями, предварительно убедившись, что их противоречия носят исключительно экономический характер. Для защиты экономических прав он даже добился организации правового общества для рабочих под контролем полиции. Вместе с тем он преднамеренно подталкивал к распространению революционного экстремизма среди недовольных рабочих и интеллигенции.
Для этой цели огромное внимание он уделял тайным агентам, которыми он «заразил» революционные организации. Уйдя в отставку, он как-то признался: «Мои связи с тайными агентами — мои самые бесценные воспоминания». Он считал себя мастером провокаций тайной полиции и знал, как вербовать перевертышей, двойных шпионов и перебежчиков и управлять ими. Он был настоящим экспертом по «прикрытию их следов» и обладал особым талантом, обучая допуску в самые сокровенные конклавы революционной власти.
В письме, написанном после публичного разоблачения Азефа как шпиона, он обрисовал его характер следующими словами: «Азеф по своей природе корыстен, он на все смотрел с точки зрения выгоды, работал на революцию и на правительство ради личных целей, а не по убеждению». И все же в самом начале их сотрудничества Зубатов постарался, чтобы Азеф занял достойное место инженера в конторе Центральной московской электрической компании. Провокатор также вступил в Общество интеллектуальной помощи, членами которого являлась элита московской интеллигенции; он внес свой вклад в газету, издаваемую этим обществом, значительно расширил круг знакомств и посещал все собрания и банкеты, куда этот «великий мыслитель» и выпускник иностранного университета мог быть приглашен.
Зубатов понимал, что Азеф стал его моделью особого резерва в отношениях с революционными лидерами. Объявить себя сочувствующим было достаточно; потенциальный провокатор не должен был навязывать свое внимание, задавать вопросы или выспрашивать о знакомствах, собраниях или программах. Так, шаг за шагом, Зубатов готовил Азефа для непревзойденной роли двойного шпиона, настоящего вожака самого тайного братства российского терроризма.
Боевая организация
Азеф не ограничивал свой политический шпионаж каким-либо одним культом, блоком, избранным кругом или революционной ячейкой и постоянно держал Зубатова в курсе всего, что узнавал, свободно вращаясь в радикальных кругах. От него начальник московской охранки впервые услышал о руководстве Комитета социалистических демократов, о различных подпольных издательствах и социал-демократической библиотеке. Особенно его интересовали связи Азефа с Союзом социалистов-революционеров, наиболее обещающим контактом, извлеченным агентом из знакомств, навязанных ему пылким Житловским.
Союз теперь быстро распространял сферы своей агитации и издавал газету, «Революционная Россия», которая постепенно становилась центральным органом всего социал-революционного движения. Азеф объявил, что заграничный «опыт» заставляет его сомневаться в осуществимости деятельности как большой организации, так и революционного издательства внутри российских границ. Он предпочитал публиковать материалы за рубежом, поскольку полицейские расследования, провокации и репрессии были слишком действенны, чтобы бороться с ними, за исключением одного, и только одного способа — вести непрекращающуюся подпольную борьбу средствами террора.
«Террор — это единственный способ», — постоянно повторял Азеф. И естественно, что это убеждение постепенно приблизило его к сторонникам кровавых убийств.
Когда Петр Карпович застрелил Боголепова, министра народного просвещения, Азеф возликовал: «Ну вот, кажется, это начало террора!»
Так он подтверждал свою характеристику фанатичного террориста, которой прикрывался, живя за границей. Теперь она поощрялась нависшим над ним Зубатовым, трудившимся над созданием ролей «Азеф — твердый революционер», «Азеф — расчетливый террорист», «Азеф — прирожденный лидер».
Азеф ухитрялся доносить на различных лидеров Союза, не вызывая подозрения; и когда Гершуни, руководитель Союза борьбы, был — почти случайно — арестован в Киеве, Азеф приготовился занять освободившийся пост. На всех своих друзей-революционеров — а также на Зубатова — он производил впечатление идеального «человека действий», которому предстояло возглавить террористическую борьбу.
