Анри пытался от всего отпереться, свалить вину на Жоржа Пикара, но не выдержал и внезапно сознался, что был инициатором подделки письма Паниццарди. Почти четыре года тому назад он прятался за занавесом, в то время как дю Пати де Клам с пафосом объявлял арест Дрейфуса. Теперь над последним актом его трагедии поднялся другой занавес.
На следующий день безнадежно запятнавший себя негодяй перерезал себе бритвой горло и был найден мертвым в своей камере.
Борьба за оправдание
Эстерхази бежал в Англию. Однако следствие против Пикара прекращено не было; 21 сентября ему предъявили обвинение в подлоге. Этот благородный мятежник не питал никаких иллюзий насчет намерений своих противников. В суде он заявил:
— Вероятно, я в последний раз имею возможность говорить перед публикой. Пусть все знают, что если в моей камере найдут веревку Лемерсье-Пикара или бритву Анри, это значит, что меня умертвили!
За девять дней до этого дю Пати де Клам добровольно вышел в отставку. Оппозиция начала тонуть в забвении. Суд не решился вынести Пикару обвинительный приговор, но освобожден он был лишь 12 июня 1899 года.
К тому времени Дрейфуса вернули из Гвианы — но каких усилий стоило даже это скромное достижение! Как только вина Анри была доказана, а Эстерхази разоблачил себя своим бегством, посыпались требования немедленно отменить приговор Дрейфусу. Как это ни парадоксально, но стена мощнейших предубеждений и тут дала себя знать. Дело о пересмотре, начатое в уголовной палате, провалилось; однако объединенная палата распорядилась о возвращении узника во Францию. И 3 июня 1899 года Кассационный суд, высшая инстанция по пересмотру и апелляции, отменил приговор 1894 года и выразил мнение, что «бордеро» было написано Эстерхази. Дрейфуса судил военный суд в Ренне, дабы военная иерархия могла «исправить свою ошибку».
Но у противников пересмотра оставалась в запасе еще одна отравленная стрела — другой подлог, нелепое «аннотированное бордеро Вильгельма», документ, на полях которого якобы имелись пометки германского императора. На этом основании военный суд вторично признал Дрейфуса виновным «со смягчающими обстоятельствами» и приговорил его к десяти годам тюрьмы. Через десять дней, 19 сентября 1899 года, он был помилован президентом Лубе. «Министерство защиты республики» Вальдека-Руссо опасалось революционных волнений в случае утверждения приговора; Дрейфус согласился на помилование при условии, что за ним сохранено будет право доказывать свою невиновность.
В 1903 году он подал ходатайство о пересмотре своего дела; и, наконец, в январе 1906 года, через одиннадцать лет после первого осуждения, Кассационный суд отменил приговор 1899 года и полностью реабилитировал Дрейфуса. Его вернули в армию с чином майора, наградили крестом Почетного легиона. В окончательном тексте приговора верховный трибунал Франции счел достойным отметить тот факт, что Дрейфус «изъявил намерение воздержаться от требования материального возмещения, на которое, по статье 446-й процессуального кодекса, имел право».
Тот факт, что Дрейфус вначале был не оправдан, а амнистирован, избавил государственные власти от необходимости возбудить преследование против преступных свидетелей и судей. Но те, кто подвергся преследованию за попытки установить невиновность Дрейфуса, были формально оправданы и реабилитированы. Пикар, пострадавший даже больше Золя за разоблачение интриг генерального штаба, был восстановлен на службе в чине генерала. Когда Клемансо формировал свой первый кабинет, он сделал этого честного солдата военным министром.
Но на этом нельзя поставить точку. Эмиль Золя умер в 1902 году, и французская палата, оказав ему запоздалую честь, постановила перенести его останки в Пантеон. Эта церемония происходила 4 июля 1908 года; и когда министр просвещения Думерг произносил свою речь, некий неуравновешенный субъект из толпы выхватил револьвер и в упор выстрелил в Дрейфуса. К счастью, злая фортуна не последовала за ним с Чертова острова, и, хотя его дважды ранили, пули не причинили ему большого вреда.
На допросе покушавшийся, назвавший себя Грегори, заявил, что стрелял не в Дрейфуса, а в «систему». В какую «систему»? Дрейфус, добровольно вышедший в отставку в 1909 году, спустя три года после своей реабилитации, никого не представлял и не делал никаких попыток спекулировать на своем всемирно известном мученичестве или полном оправдании. Возможно, он являлся символом своих неорганизованных, но непоколебимых сторонников, готовых сражаться насмерть ради законных прав простого человека.
Скорее уж Грегори, незадачливый стрелок, выступал за систему неистребимых предубеждений, ибо, когда дело дошло до суда, французское правосудие вновь повторило свое легкомыслие и поспешило его оправдать.
В деле такой серьезной значимости, высвобождающем пенящийся водопад эмоций, не могло быть справедливого воздания по заслугам всем, кто заслужил искупления. Родные Дрейфуса в годы его преследований подвергались форменному бойкоту. Как теперь покончить со всеми теми социальными и финансовыми препятствиями, созданными противниками «еврея-предателя»?
Предубеждения тяжелее всего сказались на молодом поколении. В 1894 году два старших сына его брата Жака, готовившиеся в Париже к поступлению в Политехническое и Сен-Сирское военные училища, вынуждены были отказаться от военной карьеры. Других двух сыновей буквально затравили в Бельфорском лицее и вынудили его покинуть.
И все же два года спустя, когда почти всякий во Франции, имевший несчастье носить фамилию Дрейфус, менял ее в законном порядке, этот решительный человек вызвал к себе двух оставшихся сыновей, достигших призывного возраста, и сказал им: «Вы покинете отчий дом и больше в него не вернетесь. Вы поедете во Францию, где вашу фамилию высмеивают и презирают, но сохраните ее. В этом ваш долг. Ступайте!»
Реакция германцев
Когда разразилась мировая война 1914–1918 годов, Альфред Дрейфус тотчас предложил свои услуги армии, был произведен в бригадные генералы и назначен командующим одним из парижских фортов в предместье Сен-Дени. К концу войны он получил звание генерал-полковника и командора ордена Почетного легиона.
Жертвой войны стал генерал-майор Макс фон Шварцкоппен, который умер в Елизаветинском госпитале в Берлине в январе 1917 года. Как главного заказчика Эстерхази в 1894 году, заявление фон Шварцкоппена под присягой в нужный момент избавило бы Дрейфуса от пяти ужасных лет заключения и шести лет разочарования и неопределенности; однако теперь стало известно, что военному атташе было запрещено говорить правду. Когда он умирал в госпитале, его жена слышала, как он выкрикивал в бреду:
— Послушайте меня, французы! Дрейфус невиновен! И никогда не был! Все это интриги и фальсификация! Говорю вам, Дрейфус невиновен!
Военные трибуналы никогда не отличались беспристрастностью. Французская политика, хронически буйная сегодня, вряд ли могла оставаться спокойной, когда Республика только начинала свой двадцать четвертый год. И то, что Дрейфус — еврей, обладавший столь выдающимися талантами, что, даже несмотря на личную неприязнь, ему не могли отказать в высокой должности, — был дважды обвинен при отсутствии малейших доказательств, тогда как предатель Эстерхази был оправдан без судебного разбирательства, нанесло серьезный урон французскому престижу.
