Непомерно высокая цена спасения
На суде мисс Кавелл призналась, что помогла переправить из оккупированного района не менее 200 британских, французских и бельгийских раненых. С присущей ей беспристрастной заботливостью она выходила также многих немецких солдат. Однако им не дали возможности выступить свидетелями на суде. И она, и Бокк признались, что осознавали всю серьезность своей деятельности и что они «взаимодействовали с противником». Поскольку многие бельгийские солдаты в гражданском платье засылались в страну как шпионы и диверсанты, германское высшее командование и военная разведка имели все основания принять решительные меры в попытке пресечь этот трафик. Кроме широкой огласки и негодования стран Антанты и их союзников непристойной поспешностью и мученической казнью женщины, такой как медсестра Кавелл, широкомасштабные действия кавеллевской группы, с точки зрения контрразведки, являлись грозным ударом для Германии.
В состав секретной службы союзников входили острые умы, размышлявшие над тем, как бы нанести немцам эффективный ответный удар. Французская шпионская служба, организованная в Роттердаме Жозефом Крозье, крайне успешно добивалась освобождения своих сообщников из бельгийских тюрем. Эдит Кавелл и ее товарищи были брошены в брюссельскую тюрьму Сен-Жиль, и агентам Крозье удалось вызволить оттуда одного из членов этой группы. По словам Крозье, некий «аббат де Л.», сотрудничавший с ним и с мисс Кавелл, прибыл к нему в Голландию с сообщением об аресте медсестры и предложением помочь ей организовать побег из тюрьмы до того, как она предстанет перед судом. Крозье согласился сделать попытку, но предупредил благородного аббата, что любая шумиха, поднятая вокруг ее дела, окажется фатальной для осуществления побега. Осторожный подкуп нужных лиц и раскаленная добела пропаганда союзников не могли действовать одновременно.
День или два все шло хорошо. И вдруг английская разведка «наотрез отказалась следовать этим путем». Крозье, будучи осторожно отговоренным от участия в заговоре своим начальником полковником Вальнером, сделал вывод, что «заинтересованные инстанции уже были задействованы в лице людей, используемых для их привычной работы, для успешного выполнения плана, и чья-либо дополнительная помощь будет для них излишней».
Крозье полагал, что ему для подкупа необходимо потратить не меньше 1000 фунтов стерлингов. Английская разведка сочла эту цену чрезмерной, хотя имела в своем распоряжении неограниченные средства и готова была, например, израсходовать 2000 фунтов на одну поездку в Германию какого-нибудь «нейтрального» дельца. Крозье, реалистически смотревший на секретную службу и не боявшийся признать, что ему доводилось «казнить» осведомителей и опасных противников, делает вывод без самодовольства или притворного ужаса, что на деле англичан не слишком заботила высокая стоимость подкупа сен-жильских тюремщиков, а то, что реальная цена освобождения мисс Кавелл — принесение в жертву одного из величайших потенциальных аргументов сторонников союзников в войне — была непомерно высокой. Мертвая Кавелл могла принести Великобритании куда больше пользы, чем живая.
Последнее письмо, написанное мисс Кавелл, было адресовано, по-видимому, «аббату де Л.». Отчаявшись спасти друга, аббат кинулся с этим письмом к представителям высшей британской власти в Нидерландах. Аббату предложили расстаться с этим драгоценным письмом «на несколько дней», но так его и не вернули. Аббат процитировал это письмо Крозье, и Крозье дает понять, что, по его личному убеждению, англичане просто бросили мисс Кавелл на растерзание палачам. Ходатайства посланника Уитлока и испанского посла, хотя и были горячими и искренними и даже поощрялись Лондоном, все же представляли собой не более чем дипломатическую формальность. В тот период войны протесты нейтральных стран не могли изменить мнение германских генералов.
Справедливости ради стоит отметить, что генерал-губернатор фон Биссинг, который отправлял правосудие строго в соответствии со стандартами европейской армии, прусской, французской или какой иной, был не одинок в своем отказе спасти мисс Кавелл. И если главные выгоды от ее казни достались англичанам, то это явилось не столько следствием дипломатической небрежности, сколько результатом мастерского ведения пропаганды.
До решения президента Вильсона объявить войну Германии англичане старались на каждый пароход, отправлявшийся в опасную зону действия немецких подводных лодок, сажать хотя бы одного матроса-американца. Пропаганда была таким же средством борьбы, как отравляющие газы. И раз англичане проливали свою кровь в Галлиполи, у Лооса и на Сомме, то жизнь сестры милосердия или простого матроса становилась лишь добавочным оружием, которое при необходимости можно было пустить в ход.
Это оружие использовалось настолько искусно и постоянно, что фон Биссинг, который не являлся Бурбоном, был готов получить урок. Едва ли не мировое осуждение Германии в связи с узаконенной казнью капитана Фрайетта, Габриэль Пети и Эдит Кавелл преподало ему этот урок. И если учесть многочисленные случаи гораздо более явного нарушения военных законов впоследствии, то фон Биссинг выглядит не таким уж злодеем.
Французы, например, до конца войны безжалостно казнили женщин-шпионок. Мату Хари расстреляли после громкого судебного процесса. Марию Соррелль русские повесили вообще без какого-либо суда. И многим немецким и австрийским женщинам, действовавшим исключительно из патриотических побуждений, были вынесены смертные приговоры.
Глава 74
Настоящая «фрейлейн доктор»
Самой поразительной женщиной, работавшей на немецкой стороне, была сотрудница секретной службы, которую французы и бельгийцы прозвали «мадемуазель доктор». Так как ее, в отличие от Маты Хари, ни разу не арестовывали, не допрашивали, не фотографировали и не расстреляли, то о ней распространялось множество клеветнических слухов.
В действительности жизнь этой умной и смелой авантюристки, далеко не прозаической, протекла настолько «обыкновенно», насколько это было возможно в военное время. Оказывается, она даже несколько походила на Жанну д'Арк — была скромной, ревностной и преданной патриоткой, и, хотя крестьянскую простоту и экзальтированность заменила на изощренность и интеллект, ей суждено было, как и Деве, стать настоящей легендой, еще будучи активным участником войны.
В начале августа 1914 года эта молодая студентка Фрейбургского университета оставила свою исследовательскую работу и принялась писать письма по одному и тому же адресу — «Верховному главнокомандованию», т. е. в германскую ставку. Она начала свою бомбардировку прежде, чем 42-сантиметровые гаубицы стали разрушать кольцо фортов в Льеже; и продолжала писать, — ни разу не получив ответа — когда немцы вступали в Брюссель.
Это и была «фрейлейн доктор», Эльзбет Шрагмюллер. Она родилась в старинной вестфальской семье и в детстве часто ездила с бабушкой на заграничные курорты. Получив прекрасное образование, девушка владела английским, французским и итальянским языками. Во Фрейбургском университете она удостоилась степени доктора философии всего лишь за год до того, как в 1914 году в Карлсруэ вышла в печать ее диссертация о старинных немецких цехах. Профессора в университете считали девушку исключительно одаренной. Ей тогда исполнилось двадцать шесть лет; с войной она была знакома лишь по книгам, но слыла человеком настойчивым, изобретательным и решительным. Поставив себе новую цель, она разузнала фамилии офицеров, тесно связанных с разведывательным бюро генерального штаба — Nachrichtendienst. Письмо свое она адресовала майору Карлу фон Лауэнштейну, но тот был слишком поглощен интригами на Востоке. Не получив от него ответа, она обратилась с настойчивой просьбой к подполковнику Вальтеру Николаи зачислить ее в армию, поскольку она готова служить в любой полезной должности на фронте.
