Глава 19
Полицейский шпионаж Бурбонов
После того как организации спецслужб обоих кардиналов помогли укрепить монархию Бурбонов в лице сына и внука Генриха IV, серьезной угрозы стабильности трона не наблюдалось более 125 лет. Мы видели, как кардинал Ришелье закладывал фундамент этой колоссальной безопасности с помощью шпионской службы, главной целью которой было поддержание собственной безопасности в управлении королевством. Кроме того, Мазарини, как правило, был слишком озабочен войнами Фронды и другими заговорами аристократов, которые презирали его как пришельца — своего рода «кардинала-чужака», — чтобы доверять правительственным шпионам или полицейским агентам, в отличие от подпольных и церковных оперативников своей личной секретной службы.
Людовик XIV, достигнув совершеннолетия и начав царствовать как самый изысканный молодой король своего времени, очень быстро изменил все это. Его полицейская служба по-прежнему оставалась частной, но только потому, что Людовик считал Францию своей собственностью. Как у преимущественно абсолютного монарха — L'etat c'est moi — «Государство — это я», — его личный шпионаж, естественно, принадлежал департаменту полиции его личного королевства. Во времена этого великого монарха мы приходим к зарождению систематизированной политической полиции, надзора, почтовой цензуры и военного шпионажа в мирное время.
Людовик не только требовал систематизированной и эффективной организации, но и обеспечивал средства и власть, которые чрезвычайно расширили обязанности и полномочия французской полиции. Его выдающимся достижением стало обеспечение повсеместной безопасности в главных городах Франции, где преступность, распущенность, беспорядки и грязь были явлением обыденным. Однако, даруя благословение стабильного правления французскому народу, Людовик допускал существенные издержки, уничтожая все остатки свободы и независимости.
Лувуа, служивший Людовику XIV после Кольбера, самого знаменитого государственного секретаря, держал шпионов во всех городах Франции и во всех войсках. «Господин Лувуа был единственным, кому усердно служили его шпионы», — писала герцогиня Орлеанская, больше с очевидной завистью, чем достоверностью. «Используя их, он не жалел денег. Каждый француз, который отправлялся в Германию или Голландию в качестве инструктора по танцам, фехтованию или верховой езды, находился на его содержании и держал его в курсе всего, что происходило при дворах этих стран». Другой современник писал: «Во Франции не нашлось бы ни одного значительного военного агента, чьи достоинства или недостатки военный министр (Лувуа) не знал бы до мелочей… Не так давно среди вещей горничной, которая скончалась, находясь на службе в самой большой гостинице в Меце, были найдены несколько писем от этого министра, из которых совершенно ясно, что ей было поручено сообщить ему обо всем, что проходило в данном заведении. За ее услуги он платил ей регулярное жалованье».
Директивные полномочия королевской полиции, однако, не возлагались на государственного министра или армейского командира, а передавались лейтенанту полиции — чин, учрежденный в 1667 году, — в настоящее время повышенному до звания генерал-лейтенанта (полицмейстера). Этот чиновник являлся всемогущим, и он, и его преемники правили Парижем с особым деспотизмом, до самого начала великой революции. Глава полиции имел осуществляемую без участия присяжных юрисдикцию в отношении нищих, бродяг и нарушителей закона всех видов и сословий. Преступления, крупные и мелкие, были широко распространены, особенно мошенничество и растраты. За хищение государственных средств в гигантских масштабах только что был осужден Фуке.
В самых высоких слоях общества водились мошенники и предатели. Шевалье де Роган был раскрыт проворными шпионами во время участия в переговорах о продаже нескольких надежно защищенных объектов на нормандском побережье врагам Франции. Этот сенсационный заговор, хотя и важный с политической точки зрения, вряд ли можно сравнить с тем, что последовало после разоблачения маркизы де Бренвилье, которая добилась больших успехов, применив сочетание смертельных доз нового яда, названного мышьяком, с рационом членов ее семьи. Улицы Парижа были наполнены слухами об этой элегантной убийце; но они так же наполнились звоном скрещенных рапир и кошмаром постоянных публичных драк. Все до одного ходили вооруженными, а лакеи и слуги влиятельных дворян то и дело обнажали шпаги.
Генерал-лейтенант полиции столкнулся с гигантской задачей, но для этого у него, по крайней мере, имелся исключительный набор полномочий. Каждое его слово являлось непререкаемым в отношении любых преступлений, как политических, так и общественных. Он мог немедленно разобраться с преступниками, пойманными на месте преступления, арестовать и «заключить в тюрьму любого представляющего опасность или подозреваемого» человека — исключительное право, размахом с Атлантический океан, — и, преследуя подозреваемых или предполагаемых преступников, он мог входить и обыскивать частные жилища или предпринять любые другие действия, не важно, насколько деспотичные.
Де ла Рени и книги под арестом
Первым генерал-лейтенантом полиции стал Габриэль Николя — который взял себе более аристократическое имя де ла Рени по названию своего имения, — молодой адвокат, бывший протеже губернатора Бургундии и впоследствии добившийся расположения великого Кольбера. Де ла Рени его современники описывают как сдержанного, молчаливого, уверенного в своих силах и обладающего твердым характером человека. Несмотря на то что подобные свойства характера редко ассоциировались с французским придворным, он, по всей видимости, быстро завоевал доверие своего самодержавного государя, а его победа над бунтовщиками и заговорщиками впоследствии стала просто исполнением указа.
Всех узников государства в королевских замках — в Венсене, Бастилии, Пиньероле и других мрачных уголках забвения — отдали под его ответственность. Он мог вести допрос так, как считал нужным, он мог поспособствовать их освобождению или полному забвению. В его распоряжении имелись значительные вооруженные силы — конница и пехота, всего около тысячи человек. И вдобавок к этому он подчинил себе городскую стражу, Королевских лучников, в количестве семидесяти одного человека.
Де ла Рени выстроил свои ударные отряды и приступил к расчистке пресловуто известного Cour des Miracles — Двора чудес, карбункула среди нарывов и гнойной сыпи, составляющих обширное подземное чрево Парижа. Полиция изгнала и рассеяла гарнизон этой порочной цитадели, но, как это часто бывает и по сей день, добилась всего лишь передышки для Парижа за счет его пригородов. В деле разоружения дворянских слуг де ла Рени достиг более длительного результата. Он опубликовал строгие правила поведения на улицах, возродив старые эдикты, запрещавшие слугам приходить и уходить, когда им заблагорассудится, и указание отказывать в приеме на работу любому, чьи документы были не в порядке. Затем он задержал нескольких бунтарей, вынес приговор и вздернул упрямцев, несмотря на вопли их влиятельных господ. А когда дубинки, трости и длинные палки заменили запрещенные шпаги, он повернул закон также и против этого вида оружия.
