И все же по иронии судьбы эта британская морская блокада помешала французской публике узнать правду об их фантастической египетской экспедиции. После Абукирской бухты Наполеон был «положен на лопатки у берегов Нила», полностью отрезан от Франции стремительными британскими крейсерами, патрулирующими Средиземное море, словно голодные ястребы. Но в свою очередь Франция тоже оказалась отрезанной от него и всех военных новостей, столь же бесславных и пустых, как и в наше время. Поражение перед Акко, где его собственный обоз оказался в осаде, — будучи захваченным у моря англичанами, — обернулось против него: пораженная чумой армия, нехватка провианта, и в результате зверское истребление пленников Яффы, якобы продиктованное военной необходимостью, — все эти новости пресекались неусыпными вражескими фрегатами, и не успевшая окрепнуть легенда о непобедимости корсиканца не потерпела большого урона.
Нельсон использовал свои фрегаты для наблюдения гаваней, где размещались вражеские флотилии. В других случаях — до прославленной Трафальгарской битвы — фрегаты передавали предупредительные сигналы кораблям на военно-морской базе для главной военной флотилии. Английские фрегаты на протяжении длительной борьбы с Французской республикой и Империей играли активную роль в действиях военно-морской разведки и даже секретных служб. Мы увидим, как прославленный британский агент Джон Барнетт использовал блокаду крейсеров, чтобы начать тайное наступление на генерала Бонапарта, искренне надеясь, что молодой военный гений будет уничтожен.
Энергичный, неразборчивый в средствах бритт, он слыл непримиримым врагом Наполеона. Решив, что генерал, вероятно, падок на женщин, Барнетт отправил несколько соблазнительных красоток против того, кого Англия считала самой опасной угрозой мировому спокойствию. Но эта вступительная кампания британского агента не принесла каких-либо результатов. Когда шторм разбросал отрезанную эскадрилью, Бонапарт отплыл из Тулона в свою египетскую экспедицию. Барнетт на борту корабля его величества «Лев» отправился вслед за ним.
Жена молодого гасконского офицера Фуре успешно добралась до Египта на одном из французских кораблей в мужском обличье. Узнав о ее подвиге, Бонапарт решил побеседовать с дамой. Офицерским женам не позволялось сопровождать мужей в их экспедициях, но мадам Фуре — «голубоглазая блондинка Белиль Фуре», которую позже французская республиканская армия с насмешкой окрестила notre souverain de l'Orient (наша восточная владычица) — суждено было доказать, что командующий генерал может допустить исключение.
Это отвлекло внимание Наполеона от его победы над мамлюками, и в изнемогающей от зноя восточной армии можно было наблюдать корсиканца, разъезжавшего в сопровождении жены гасконца. Рядом с каретой скакал рысью красавец адъютант, Эжен де Богарне, приемный сын генерала. Мать Эжена дурачила своего корсиканца, когда он еще был куда менее знаменитым, но более страстным, и не стеснялась выставлять напоказ свою неверность. И вот, наконец, хотя Франция и Египет находились далеко друг от друга, наступил черед генерала. Какой бы плотной ни оказалась британская блокада, ей никогда не удавалось остановить поток сплетен злых парижских языков.
Вскоре с Фуре необходимо было что-то делать. Почему бы не воспользоваться «военной необходимостью» и не призвать его вернуться в Париж? Храбрый солдат, нежно привязанный к своей жене, но в то же время не настолько покорный, чтобы уклониться от строгого кодекса чести, он не мог слишком долго оставаться бездействующим при стремительном восхождении его прелестной жены по общественной лестнице. Когда Бертье, обычно исполнявший все обязанности, сопряженные с положением начальника штаба, сообщил Фуре, что он избран — в знак особого доверия командования — для доставки важных дипломатических депеш из экспедиционного штаба правительству в Париже, офицер с гордостью салютовал, после чего погрузился в тревожные размышления о безопасном путешествии с женой.
Бертье напомнил Фуре, что его миссия чрезвычайно опасна. Военному шлюпу, на котором он поплывет во Францию, придется обходить британские крейсеры, поэтому не исключено морское сражение. Ни в коем случае нельзя подвергать мадам Фуре такой большой опасности. Более того, ее мужу и без того хватит проблем с охраной правительственных депеш и доставкой бумаг и себя самого в целости и сохранности в Париж.
Барнетт выбирает французское оружие
Фуре подчинился, и его опасный гасконский темперамент, видимо, ограничился восточной военной зоной. Но мы теперь вернемся к Джону Барнетту, плывущему на борту «Льва» и меряющему шагами палубу, словно запертый в клетке царь зверей. Несомненно, Барнетт не был стеснен решетками клетки на борту скоростного фрегата. Он превратил его в свой штаб, нелегально действуя под непосредственным командованием сэра Уильяма Сиднея Смита. Английский агент часто сходил на берег, пользуясь быстроходным парусником, находившимся в распоряжении военно-морской разведки. Прибегая к различной маскировке, он шпионил за оккупационной французской армией. Он проник в Каир, где собрал отчеты своих многочисленных информаторов — домашних слуг в домах некоторых именитых граждан или местных торговцев, рассыльных и конторских писцов, которые требовали от французов куда менее внушительных затрат за свои услуги.
От осведомителей он узнал многое о военном герое, спасителе престижа Франции, Наполеоне Бонапарте, а от дворцовых агентов получил исчерпывающее представление об атмосфере и вкусах, царящих в спальне корсиканца. Мадам Фуре оказалась той соблазнительницей, которую Барнетт не сумел найти вовремя и переманить на свою сторону. Однако она была предана своей роли notre souverain de l'Orient и не вступила бы ни в какую сделку с британцами. Это заставило британского шпиона задуматься о возможной выгоде использования лейтенанта Фуре. Но как раз в это время не в меру услужливый Бертье убрал мужа мадам Фуре со сцены.
Быстроходный французский шлюп «Охотник» предназначался для стремительного прохождения Фуре и его депеш мимо эскадры патрулирующих фрегатов. Барнетт прослышал об этом, и его маленькое рыболовецкое судно подняло паруса и поспешно доставило его на борт «Льва» прежде, чем французский корабль вышел в море.
И тут началась неравная погоня с быстроходным «Львом», от которого «Охотник» не мог уйти или оказать сопротивление. Фуре был захвачен в плен. Однако с ним обращались не как с пленником, а как с личным гостем коварного Барнетта. До мужа любовницы Бонапарта дипломатично донесли, что его депеши вряд ли стоили тех хлопот, как уверял его главнокомандующий. Через подкуп писцов во французском штабе Барнетт получил копии этих депеш. Фуре был обескуражен, когда он их прочитал, и после нескольких еще более жгучих намеков насчет его жены и корсиканца Барнетт обрел оружие уничтожения.
Фуре попросил лишь об одном: чтобы его отпустили под честное слово и позволили вернуться в Египет, дабы защитить свою честь. Барнетт, находившийся в тесной связи с британским командующим, пообещал ему это и снабдил транспортом. Фуре отвезли в Каир, после чего всей конспирации пришел конец.
Подробности последующих стремительных событий скрыты в мелодраме. Возможно, гасконец пробрался мимо французских и арабских часовых, дабы обнаружить свою жену спящей в комнате, смежной с опочивальней Бонапарта. Возможно, он накинул собачий поводок и потащил за собой обнаженную, рыдающую прелюбодейку, в то время как генерал, сдвинув брови, выскочил из соседней двери, облаченный в ночную рубашку со звездами за Маренго и Аустерлиц на груди, и бросился на защиту своей возлюбленной. Но более прозаические предположения указывают на то, что здравый смысл остановил гасконца еще прежде того, как он приблизился к часовым.
