Будучи медлительным и методичным, а также упрямым, Савари все же был неглуп и сумел — возможно, пользуясь советами Демаре или Реаля, — успешно и четко наладить дело шпионажа в высших слоях общества. В разгромленных помещениях министерства он обнаружил список адресов, которые Фуше со своими друзьями не счел достойными уничтожения. Этот список, предназначенный для курьеров, велся доверенными писцами. Савари, подозревая, что большая часть этих писарей все еще остается верной прежнему начальнику, решил помешать им узнать об этом. Забрав список в свой кабинет, он лично скопировал его полностью. Здесь он наткнулся на имена, которые вызвали его удивление и которые, по его словам, выглядели настоящей китайской грамотой. Многие адреса обозначались лишь цифрами или инициалами; и тут он заподозрил, что они и есть самые ценные.
Завладев адресами, Савари особым письмом, доставленным одним из его курьеров, вызывал к себе каждого агента. Час свидания не обозначался, но из предосторожности Савари вызывал на свидание только по одному человеку в день. Каждый из приглашенных агентов являлся, как и требовалось, обычно ближе к вечеру; и Савари, прежде чем впустить его, предусмотрительно осведомлялся у главного привратника, часто ли этот посетитель приходил к господину Фуше. Почти во всех случаях оказывалось, что привратник видел его раньше и мог что-нибудь о нем сообщить. Таким способом Савари готовился к тому, чтобы взять при встрече с новоприбывшим верный тон: с одним сердечный, с другим сдержанный, в зависимости от того, как поступал его предшественник.
Так он действовал в отношении «специалистов», обозначенных инициалами или номером, но отправлял письма доверенными служащими, выполнявшими такие задания прежде. Это были те посыльные, которые полагали, что новый начальник действовал по рекомендации Фуше — и кого лично знали консьержи тех домов, где жили агенты. Парижский консьерж, чемпион по назойливости даже в те времена, выспрашивал все о корреспонденции своего жильца и точно знал, кому должно быть доставлено то или иное письмо с инициалами или числом вместо имени.
Когда один из до сих пор не опознанных агентов, заявлялся к Савари, маленькая хитрость позволяла узнать его имя. Иногда случалось, что кое-кто из агентов пользовался более чем одним инициалом. И если его консьерж вручал ему два разных письма, то при появлении в министерстве ему объясняли, что писцы по ошибке написали ему дважды. И в каждом случае приглашение содержало просьбу о том, что данное письмо должно быть захвачено с собой, как официальное представление.
Савари твердо решил перещеголять Фуше в эффективности секретной службы и придумал иной способ ознакомления с агентурой. Кассиру велено было извещать его каждый раз, когда какой-нибудь агент являлся за получением жалованья или денег на расходы. Поначалу людей приходило мало — настолько подозрительно относились сотрудники Фуше к новому руководству; но через несколько недель жадность взяла верх, и незнакомцы начали заглядывать в министерство «просто навести справки». Там они неизменно встречали нового начальника. Савари относился к каждому такому визиту как к чему-то само собой разумеющемуся, маскируя свое незнание агентуры, и вел беседу о текущих событиях. Нередко, побудив какого-нибудь «визитера» прихвастнуть своими успехами, он своевольно повышал ему жалованье.
Действуя настойчиво и методично, Савари с течением времени восстановил все искусно законспирированные связи Фуше. Предстояло сделать следующий шаг — разработать и расширить всю систему шпионажа.
Ему хотелось чего-то более сильнодействующего и всеохватывающего, чем у его предшественника. На это его толкал Наполеон, чья заносчивость и мания величия душила Европу и теперь обвивалась невидимой петлей вокруг его собственной шеи. Вскоре этот царедворец и жандармский офицер, стремившийся усовершенствовать управление полицией, заслужил прозвище Сеид Мушара, что в переводе означало Шейх Шпиков. Наконец в его руках были сосредоточены целые группы доносчиков и филеров: фабричные рабочие, извозчики, уличные носильщики и попросту сплетники.
Когда парижский высший свет покидал столицу на лето и начало осени, Савари переносил слежку за самыми высокопоставленными особами в их загородные резиденции. На него работали домашние слуги, садовники и письмоносцы, равно как многие из никем не заподозренных гостей. И, наоборот, он побуждал хозяев шпионить за своими слугами; и каждый домовладелец обязан был докладывать ему обо всех переменах в его доме и регулярно осведомлять полицию о поведении прислуги.
Такое высасывание сомнительных и мелких подробностей могло принести лишь одну награду: Савари превратился в самую ненавистную фигуру в анналах префектуры. Однако он, видимо, смаковал любые проявления своей безжалостной действенности.
Савари не щадил никого; он обозлил духовенство и с таким увлечением осуществлял свою мелочную, назойливую слежку за всем Парижем, за всей Францией, что заслужил всеобщую ненависть и презрение — и в этом не было ничего удивительного.
Савари был алчен и снедаем тщеславием, способным возомнить себя важной персоной. Типичный бюрократ, случайно поднявшийся на самую верхнюю ступень служебной лестницы, он с необычайной подозрительностью относился ко всему, что, как ему казалось, хоть в малейшей степени могло умалить его достоинство.
Возможно, никогда столь высокомерная, не имеющая оправдания гордыня не заканчивалась таким унизительным, но заслуженным низвержением! Притязания Савари на пост директора имперской полиции были полностью уничтожены. И не уколом шпаги Фуше или Талейрана, а полубезумцем, которому удалось пошатнуть трон Наполеона, пошатнуть самые основы империи и тем самым поставить в весьма скандальное положение министра полиции.
Мания генерала Мале
Любой заговорщик полагает, что его безоговорочным правом является свержение хотя бы одного правительства. И Мале — который, не будучи настоящим солдатом, тем не менее достиг генеральского чина — родился заговорщиком. Временами неуравновешенный, можно сказать сумасшедший, однако крайне уверенный во всех своих безрассудствах, он заслужил выдающееся место среди многих заблудших и обаятельных интриганов, которые украшают этот труд. Подобная гениальность не требует триумфа или шумных оваций — ее крайнее сумасбродство и оригинальность дает ей вечное утешение. Предопределенные интриганы, такие как Мале, могут приспособить свою жизнь к чему угодно — даже к безумию, но только не к спокойствию и безмятежности. Главным образом, они расцветают в тревожные времена и расплачиваются только за счет дополнительного усиления беспорядков, распространяя бессонницу, как чуму, среди напыщенных современных чиновников.
Военная карьера генерала Мале оставляла желать лучшего. В июне 1804 года, когда он командовал войсками в Ангулеме, префект потребовал его увольнения. Наполеон, в ту пору первый консул, ограничился тем, что понизил его в чине и перевел в Сабль-д'Олон. 2 марта 1805 года имя Мале внезапно появилось в списке отправленных в отставку из-за недоразумений с гражданскими властями, возникшими в Вандее. Но он обратился опять к Наполеону, теперь уже императору, который милостиво возвратил его 26 марта в действующую армию. 31 мая следующего года вновь был опубликован указ о его увольнении за какие-то финансовые махинации. Однако он не понес какого-либо наказания и продолжал регулярно получать жалованье как офицер, состоящий на действительной службе. И как он отблагодарил главнокомандующего, снисходительность которого по отношению к себе испытал в полной мере? В 1808 году его поймали на принадлежности к заговору против императора и заключили в тюрьму Сент-Пелажи. Но поскольку он пользовался покровительством Фуше — еще до его отставки, — то добился перевода в частную больницу некоего доктора Дюбюиссона в предместье Сент-Антуан.
