Ли усмехнулся.
— Как у вас просто.
— А у вас разве нет? — с невинным видом спросила я. — Разве каждый центаврианин не имеет права покинуть Род по собственному желанию? Или вы с родственниками обращаетесь, как с беженцами — полезных оставляете, а бесполезных вышвыриваете?
Малейв побледнел. Причем резко, как будто его облили белой краской. Я поняла, что попала в больное место, и поспешила выйти. Да только не может скорость младшей сравниться с реакцией старшего! Курсант перехватил меня за талию, вынуждая усесться обратно на сиденье, и прижался всем телом; его дыхание опалило мою щеку.
Я растерялась. Интуиция говорила сразу о возможном убийстве и о возможном изнасиловании, инстинкт самосохранения требовал немедленно начать защищаться, а разум констатировал, что защита в данном случае бесполезна и лучше не рыпаться. Логика справедливо замечала, что в Военной академии он не посмеет причинить мне вреда.
Малейв тяжело дышал, и держал крепко. Я считала удары своего сердца и недоумевала, почему так жарко. В голову настойчиво лезли страшилки про срывы старших…
Центаврианин медленно разжал пальцы и еще медленнее, с большим трудом, как будто преодолевая притяжение, отстранился.
— Иди.
Стоит ли упоминать, что из кара я выскочила очень быстро?
Глава 12
Наша команда собиралась все в той же комнате досуга. Там мы пытались проходить тесты, прорабатывать сложные ситуации и непредвиденные обстоятельства, которыми нас должны были непременно озадачить во время игры. Почему пытались? Да потому что Круек требовала одного, Тулл — другого, Экри — третьего, а мы с Динри Ридисом вскоре плюнули на командирские замашки этих троих и начали готовиться вдвоем. У нас были общие черты: мы принадлежали к младшим расам и уступали остальным в силе. Динри стал чемпионом с помощью своей наблюдательности, а я — находчивости. На этом выехать мы хотели и в играх; жаль только, капитанша нашей команды Круек и слушать не хотела наши предложения.
Еще и Солд не давал спуску: после его тренировок у меня тряслись руки-ноги, а еще тянуло спину, как у бабки, разменявшей третью сотню, долго не сходила краснота с лица. Но хуже всего было то, что во время этих самых тренировок Солд доводил меня до белого каления своими замечаниями.
— Ветрова, запрыгивай! Запрыгивай, как на лучшего самца в своей жизни! — орал он, когда я взбиралась на стенку с выемками и углублениями. Вспотевшие руки так и соскальзывали с выемок.
— Если не запрыгнешь, останешься без самца, Ветрова!
— Видать, ей больше самки нравятся, — заметила щурившаяся Круек, которая давным-давно прошла эту стенку. Рядом с ней стояли парни, и они тоже не могли скрыть улыбок. Ридис единственный молча выражал сочувствие.
Лейтенант что-то негромко сказал. Все громко рассмеялись, и я соскользнула.
На самом деле, на стенку я бы залезла с первого раза. Подростком я бегала в джунгли с братьями, несмотря на мамины запреты, и научилась отменно лазать, прыгать, плавать, бегать — разве что драться не умела. Притворяться неуклюжей вошло у меня в привычку с того дня, как я узнала от однокурсниц, что лейтенант женат на своей работе и ему всего полсотни.
Солд подошел ко мне:
— Ветрова, как дела с задницей? Не устала на нее падать?
— Нет, товарищ лейтенант, — я улыбнулась мужчине, надеясь, что эта улыбка растопит сердце голубоглазого гиганта. — Все, что не убивает, делает нас сильнее.
— А задницу — крепче?
И вот так всегда. Ни одна моя нарочитая неудача не оставалась незамеченной, ни одна неосторожная фраза — не парированной. Но я этого и добивалась. Если он привык к сильным женщинам, то больше всего ему запомнится именно слабая. И, хоть задница у меня действительно уже была «всмятку», я поднялась, стряхнула налипшие травинки и невозмутимо спросила:
— Попробовать еще раз, товарищ лейтенант?
— Попробуй. Только в этот раз постарайся, Ветрова. Доставь мне, наконец, удовольствие видеть тебя сверху.
Как многозначительно! Хорошо, что мое лицо и без того уже было красным, и различить на нем румянец смущения было невозможно. Стараясь двигаться как можно более сексуально, я занесла ногу… подтянулась… совсем не сексуально запыхтела… и свалилась уж точно асексуально, зато прямо в руки Солду.
Парни уже ушли бегать, а Круек все стояла и смеялась, показывая на меня пальцем. В круглых светлых глазах даже слезы выступили от смеха. Не поняла апранка, что это было спланировано. Как и предыдущие падения, ушибы и неловкие «случайности» на тренировках.
Солд опустил меня:
— Это крах, Ветрова.
— Товарищ лей…
— За это время любой мало-мальски способный человек уже взобрался бы, но ты, по всей видимости, к людям имеешь косвенное отношение.
— Простите, товарищ лейтенант, — кротко молвила я, и прикусила губу в расчете, что это будет выглядеть привлекательно.
— Игры через несколько дней, Ветрова, а полосу препятствий ты проходишь дольше и хуже всех.
— Но ведь прохожу, товарищ лейтенант. Поначалу у меня вообще ничего не получалось, но ваши тренировки пошли мне на пользу, — я посмотрела на Солда, вкладывая во взгляд смущение и восхищение. Любой мужчина падок на лесть. И этот должен!
Не сработало.
— Иди в медсанчасть, попроси дежурную медсестру поставить регенерационное.
— Так точно, товарищ лейтенант, — томно ответила я и пошла, прихрамывая.
— Ветрова! — раздраженно проговорил Солд мне вслед. — Что у тебя опять?
— Ничего, товарищ лейтенант, — сказала я, и якобы пересилила себя, чтобы не прихрамывать.
— Круек, отведи Ветрову в медсанчасть.
— Товарищ лейтенант! Тренировка-то еще не окончена! — удивилась апранка.
— Тогда пять кругов вокруг площадки, Круек.
Наверное, мысленно лейтенант готов был меня убить, но ему ничего не оставалось, как подойти ко мне, взвалить на руки и понести ставить регенерационное. Стараясь казаться раненой овечкой, я дышала в шею мужчины и думала о том, что, чем больше проблем я буду приносить, тем больше он будет обо мне думать. В один прекрасный момент сердце орионца растает, и он увидит в неуклюжей Ветровой не курсантку, а девушку, которая так нуждается в крепком мужском плече…
Я часто вспоминала совет Малейва — не высовываться и не стараться быть лучше всех. Одногруппники и однокурсники и без того относились ко мне, как к выскочке, и снисходительно терпели мое присутствие. В академии давно установились своеобразные нормы: на общевойсковом факультете и факультете связи могут учиться младшие, но на факультетах разведки и дипломатии — нет. А в этом году на факультете разведки мало того, что чемпионами стали младшие — мы со Слагором, так еще и в лидеры первокурсников вышли орионцы Тулл и Вальдола, а не центавриане, как обычно. Это сбивало с толку и преподавателей, и самих «старших» курсантов. В этой неприятной ситуации все винили вышедший закон о депортации. «Недостойные беженцы ринулись в академии и заняли места достойных» — вот о чем шептались и говорили прямо.
