– Кажется, я все выяснила. – Я протянула маме письма. – Они подписаны именем Эдвард и указывают на место под названием «Золотые двери». Так называется дом на Нантакете. Нынешнего владельца тоже зовут Эдвард, и в пятьдесят втором году ему было двадцать два, а бабушке – восемнадцать. Она могла провести с ним лето на Нантакете.
– На Нантакете? – Мама пролистала письма. – Но она ни разу не упоминала, что бывала на Нантакете.
Я лукаво посмотрела на маму.
– Разве ты не должна знать о человеке, который мог бы написать «моя дорогая Рут»?
Она слегка толкнула меня плечом.
– А с каких пор дочери допытываются у матерей насчет их личной жизни?
– Грубо. Я ведь знаю о твоем школьном бойфренде и парне, с которым ты путешествовала по Эквадору после колледжа. – Я показала пальцем на экран ноутбука, где был открыт сайт компании. – Я хотела написать и попытаться выйти на него.
Мама вгляделась в экран.
– Они имеют какое-то отношение к «Барбанел»?
– Ты знаешь о них?
– Это одна из крупных бухгалтерских фирм.
– Да, интернет так мне и показал. Но чем конкретно занимаются бухгалтерские фирмы?
Мама засмеялась.
– Они проводят консультации по вопросам финансов, занимаются аудитом и налогами.
– Выходит, они не просто связаны с той фирмой, они ее основали. Это их компания. Эдвард, о котором я говорю, – Эдвард Барбанел.
Мамины брови резко взлетели на лоб.
– Весьма неплохо. Объясняет дом на Нантакете.
– Думаешь, ничего, если я попробую с ним связаться?
Мама замешкалась.
– Зачем?
– Что значит «зачем»? Он знал бабушку в юности. Он может знать все что угодно – например, какую-то информацию о ее семье.
– Эбби… Бабушка была очень маленькой, когда покинула Германию. Она практически ничего не знала о своей семье. Откуда об этом знать чужому человеку?
– Потому что они были влюблены! И, может, она рассказывала о них, когда была юной. Может, в письмах, которые ему отправляла, она писала о своей семье или родном городе.
– Не хочу, чтобы ты понапрасну надеялась узнать что-нибудь о семейной истории.
– Ну ладно, хорошо. Но даже если я ничего не узнаю, тебе не кажется странным, что она ездила на Нантакет и никогда об этом не рассказывала? Не странно ли, что она влюбилась в какого-то богатея, а мы никогда о нем не слышали? И почему какой-то обеспеченный парень украл ожерелье?
Я знала основную версию жизни своей бабушки. В четыре года она покинула Германию, сначала отправилась во Францию, потом на пароходе в Штаты. Ее приняла еврейская семья из северной части Нью-Йорка, где она прожила до восемнадцати лет, а потом переехала в город. Она вышла за моего дедушку, тоже немецкого еврея, вернулась на север, родила троих детей и удалилась в Уэст-Палм-Бич. Овдовела.
У нее началась деменция. Она переехала в дом престарелых. Перестала узнавать свою семью. Умерла.
Единственный раз я видела маму плачущей, когда нам позвонили с новостями о смерти бабушки.
– Разве это важно? – сказала мама. – Если бы бабушка хотела, чтобы мы знали об этом человеке или Нантакете, она сама бы нам рассказала.
– Чушь. Ты просто злишься, что она тебе не рассказала, поэтому притворяешься, что тебе все равно.
Опешив, мама посмотрела на меня и поцеловала в висок.
– Спасибо за диагноз, доктор Шенберг.
– Ты же знаешь, что я права. Так что, не возражаешь, если я попробую с ним поговорить?
– Попробуй.
На следующие несколько дней я с головой погрузилась в жизнь Эдварда Барбанела. Он превратил «Барбанел» из местной успешной бухгалтерской фирмы, которая в пятидесятых годах уже насчитывала историю в сотню лет, в крупную многонациональную организацию. Хотя она по-прежнему принадлежала частному лицу. Судя по объявлению о свадьбе в «Нью-Йорк таймс», Эдвард женился в том же году, когда отправил последние письма бабушке, написав: «Не делай глупостей. Я люблю тебя». В день своего восьмидесятилетия он передал управление компанией сыну.
Оказалось, очень-очень сложно связаться с председателем правления непомерно богатой компании. Письма по электронной почте, звонки, личные сообщения – ответа я так и не получила. Однако было бы желание.
– Я поговорила с мисс Чаудхари из библиотеки, – сообщила я родителям за завтраком через две недели после того, как нам доставили коробку. – Ее невестка знакома с человеком, у которого есть друг семьи, дочери которого принадлежит книжный магазин на Нантакете. Она сказала, что попробует найти мне там работу на лето.
Мама чуть не выплюнула кофе.
– Чего?
– Какой длинный список, – заметил папа. – Ты всех запомнила или кое-кого придумала?
– Раз уж мне не удается связаться с Эдвардом Барбанелом, поеду к нему сама.
– На все лето ты на Нантакет не поедешь.
Папа вздохнул:
– Никто никогда меня не слушает.
– Почему бы и нет? Мне нужна работа на лето.
– Не на Нантакете! – мама повысила голос на несколько децибелов. – Тебе не кажется, что это немного слишком? А как же библиотека? Тебе ведь нравится там работать!
– Подумай, какое отличное эссе для колледжа получится. Ты же знаешь, какая высокая конкуренция за стипендию.
Для частного колледжа мне была нужна полная стипендия. И хотя у меня были приличные оценки, хорошее эссе даст преимущество над другими. Тем более, если я продемонстрирую, насколько сильна моя преданность изучению истории, ведь все лето я разбиралась в истоках своей семьи. Надеюсь, подобная самоотверженность впечатлит приемную комиссию, потому что, откровенно говоря, мне это необходимо. Стипендии для будущих историков не раздают направо-налево.
– Солнышко…
Ладно, возможно, я вообще не получу стипендию, но слышать об этом не желаю.
– Нико, Хейли и Брук все равно уедут на лето. Какой смысл торчать дома?
Мамино лицо прояснилось, словно до нее вдруг дошло.
– Дело в Мэтте? Эбби, я понимаю, что ты расстроена…
– Господи, мам, не все вращается вокруг этого тупого мальчишки!
Однако, надо признать, я действительно не хотела сталкиваться с Мэттом, особенно после того, как он, порвав со мной, снисходительно предложил «вести себя как обычно».
Папа благоразумно взял чашку и удалился из комнаты.
– Уверена? Ты прочитала письма через две недели после расставания с Мэттом. Ты на них зациклилась. От себя не убежишь, Эбби.
Внутри все сжалось, тисками сдавив живот до боли.
– Не хочу это обсуждать.
