Общими усилиями Афанасия Кирилловича удалось вернуть домой уже через пару недель. Алина Сарыгаевна все это время жила в доме Богдановых, забыв про свое горе и успокаивая то детишек, то подругу. Несмотря на ее старания, ей так и не удалось выяснить решительно ничего о Валерии и ее суженом. Водитель, который их увез, вернулся в село только через месяц и практически не мог вспомнить своих пассажиров, тем более место их высадки, объясняя это тем, что за месяц проехал тысячи километров, а пассажиров видел сотни человек.
После полугода тяжелой жизни, испытаний и невзгод дела в семье Богдановых потихоньку пошли в сторону улучшения. Афанасий Кириллович стал пить больше лекарств, чем до удара, и вернулся на работу. Ему было нелегко из-за удрученного состояния жены, из которого та, несмотря на заботу, не выходила. Екатерина Сергеевна уже так никогда и не смогла работать. Одна мысль о работе вызывала в ней приступы хандры, и Афанасий Кириллович, предупреждая их возникновение, навсегда оставил эту тему, заключив, что она мешает счастью жены и вредит ее здоровью. Несмотря ни на что, Екатерина Сергеевна стала невероятно молчаливой и одновременно – всегда печальной. Она замкнулась в себе, не открываясь даже супругу, хотя и не хотела специально никого огорчать. Для Афанасия Кирилловича это стало невыносимо. И в один злополучный день, который не задался у него еще с утра, он затеял серьезный разговор с Екатериной Сергеевной. Начав осторожно, исподволь, он и сам не заметил, как потерял самообладание.
«Катюша, ты так часто молчишь. Разумеется, я понимаю, отчего… Я и сам в таком же положении. Я испытываю те же эмоции, переживаю так же сильно, как и ты. Нахожусь в таком же состоянии, что и ты, но я не сдаюсь, я стараюсь ради тебя, ради Антошки и Гришки, ради нас. Как же ты не понимаешь, Катюша? Ведь нам не хватает тебя… Мне не хватает… твоей нежности, объятий… твоего смеха, улыбок, песен. Ах, песни, помнишь, как ты пела летом на картошке? Залезла по пояс в реку, начала петь – так даже люди замерли в восхищении, ну, а про себя и вовсе молчу. Между прочим, тогда я и влюбился в тебя… Твое молчание отзывается в ушах моих колокольным звоном! Я изнемогаю. Прошу тебя, перестань, возьми себя в руки! Надо жить дальше! Говоришь, не можешь дальше жить? Да ты хоть попытайся, не ради меня, так ради детей. Ведь ты сама говорила, недавно только, что это ты виновата в бегстве дочери, хоть я и не согласен. Что это твой, а, следовательно, равно столько же и мой недостаточный контроль и воспитание привели к такому исходу. Говорила, что мы не знаем своих детей, не разговариваем с ними, не знаем, чего они хотят! Я согласен с тобой, что надо побольше уделять времени детям, но ведь твое молчание – это грабли, на которые мы уже наступали… Надо по-другому воспитывать детей, а для этого самим надо другими стать. Если будем жить и воспитывать так, как раньше жили, можем и остальных детей ведь потерять!»
Увидев, однако, слезы супруги, Афанасий Кириллович сконфузился и стал ее жалеть, успокаивать, как мог, – чтобы только избежать припадков… Со временем он стал понимать, что разговоры ни к чему хорошему не приведут, а только будут способствовать ухудшению состояния Екатерины Сергеевны. И принял решение более не поднимать этих тем никогда. Его скорбь по дочери приумножилась скорбью по жене, смотря на которую, он четко понимал, что та уже никогда не станет такой, как прежде, такой, какою он ее полюбил. За все прожитое вместе время, как это обычно бывает в семейной жизни, он привык к ней. Сильно скучал по ней. И сейчас у него остались лишь воспоминания, со временем ставшие его усладой… Вспоминая все, через что они прошли вместе с Екатериной Сергеевной, и несмотря на боль, которую она ему причиняла своим почти психопатическим состоянием, Афанасий Кириллович ни разу не надумал оставить ее.
Когда здоровье Афанасия Кирилловича восстановилось до той степени, когда, по его мнению, могло выдержать еще порцию волнений и потрясений, произошло объяснение с Арсеном Касеновичем. Арсен Касенович был сражен новостью. Он не представлял, как сообщить ее сыну. Отец знал, что сын с первых дней сватовства грезит в ожидании законного брака. Он видел и чувствовал все перемены, произошедшие в Тилеке, понимал его мечты и надежды. Арсен Касенович возлагал большие надежды на Валерию. Он надеялся, что та после свадьбы заставит его сына взглянуть на мир по-новому. Надеялся, что после ее переезда к ним, в предгорья Иссык-Куля душа сына успокоится, перестанет блуждать в потемках. Надеялся, что сын возмужает и станет настоящим мужчиной. Надеялся, что Валерия сделает его счастливым, и он будет думать только о том, как сохранить свое счастье, семью. А, следовательно, будет думать, как создать тепло и уют, как преумножить богатство (скот); в общем, станет таким, каким должен был быть. Арсен Касенович очень рассчитывал на скорое появление внуков – эликсир молодости пожилых людей, этакие насыщенно-радужные краски последних лет жизни, которые скрасили бы его старость, отвлекли от мыслей о смерти. Несмотря на неописуемое негодование, в которое он пришел после письма Валерии, он сам стал успокаивать своего плакавшего друга Афанасия Кирилловича, приговаривая, что нет в том вины ни его, ни Екатерины Сергеевны.
Афанасий Кириллович вместе с Арсеном Касеновичем сидели дома в ожидании Тилека. Юноша возвращался с пастбищ по просьбе отца. И едва Тилек зашел в дом, Афанасий Кириллович тут же расплакался, как провинившийся мальчишка, молящий о помиловании, на что и рассчитывал Арсен Касенович. Сыну Арсен Касенович рассказал о случившемся в присутствии Афанасия Кирилловича, который был при сем разговоре по его просьбе. Слезы Афанасия Кирилловича и новости, сообщенные отцом, произвели огромное впечатление на Тилека. Его сердце разрывалось. Он недоумевал, как так могло случиться (он был уверен в обоюдной любви). И пришел в отчаяние, услышав, что она любит другого. Он решительно отказывался верить в услышанное. Эмоции бушевали в нем, как огонь. Мысли путались в голове. Тилек прочел письмо, переданное ему Афанасием Кирилловичем. Каждая строчка была для Тилека все равно, что удар хлыстом. И несмотря на еле сдерживаемые слезы, Тилек, к удивлению отца и ему на гордость, повел себя сдержанно и даже мужественно. Тилек понял, что Афанасий Кириллович искренне сожалеет о случившемся и что он абсолютно не причастен к побегу. Стыд от позора отражался горькой гримасой на залитом слезами лице Афанасия Кирилловича, и Тилек, так же, как и его отец, счел нужным успокоить друга семьи словами, умеющими взрастить, хоть и колосок, но надежды на то, что они верят в его невиновность. После чего вышел из юрты и пошел прочь в сторону гор.
Вечером Тилек вернулся, внешне спокойный, и объяснился с отцом, заверив, что случившееся – всего лишь ноша, которую ему предстоит нести до того времени, пока не встретит истинную любовь. Выдумал историю про девушку, которая ему приглянулась, и что она якобы готова разделить с ним все тяготы чабанской жизни. Арсен Касенович понял, что никакой девушки на самом деле нет, когда сын стал описывать ее красоту, нарочно пытаясь изобразить ее в более выгодном свете, нежели Валерия. Но отнесся к попыткам сына с одобрением и пониманием, осознавая, что тот пытается уберечь отца от огорчений. Арсен Касенович после разговора с сыном даже немного стал улыбаться, он был рад тому, что сын не так уж и сильно убивался, как ожидалось.
