XXV
Отец Ифриса был человек тяжелого характера, не признававший никакого рода нежностей, считая их за слабость. В те редкие моменты, когда на мать Ифриса находило откровение, вызванное душевной болью и пренебрежением супруга, она рассказывала сыну, что его отец не всегда был таким.
«Его работа, – говорила она, – на которую он согласился от безысходности, ибо семья пребывала в нищете и нужде, сделала его таким. В том мире, в котором он оказался, выживает только зверь, в которого он и превратился. Его жестокость необходима ему как средство выжить. Он заплатил за достаток семьи непомерную цену – свою человечность. Став зверем, он перестал понимать истинную ценность отношений между членами семьи и стал жить своими инстинктами вопреки чувствам. Так же, как дикий зверь, убивая свою жертву, не чувствует к ней сострадания, рассматривает добычу лишь как пищу для пропитания, как средство выжить в этом жестоком мире, в этой бесконечной кровавой цепочке, где один пожирает другого. И лишь более сильная особь, приноровившаяся к условиям, в которых обитает, способна выжить.
В поисках благополучия своей семьи, встав на путь подавления человека в себе, он зашел так далеко, что потерял самого себя и не заметил, как звериная жестокость стала его привычным состоянием. Представь, что если бы тигр имел сострадание, умел думать, анализировать свои деяния, сумел оценить всю жестокость своих действий, клянусь Богом, он сошел бы с ума от бесконечных дум, раскаяния, печали, преследуемый тысячами видений своих растерзанных жертв! Но оттого он и тигр, что лишен этих ненужных для него чувств и способности понимать. Именно их отсутствие делают его столь грозным хищником. Притупленность чувств позволяет превратить его жертву в пищу, а жестокость – в необходимость. Тигр таким создан, это его естественное состояние, в котором он бездумно пребывает. Он не может жить иначе, ибо вымрет в среде, которая делает его таким.
Так же и твой отец. Его поведение – это результат его среды, которая для него жизненно важна. Смею предположить, во всяком случае, хочется в это верить, что «жизненно важно» – это и есть мы с тобой. Нет-нет, я уверена, что первопричиною появления гроба с наркотиками в нашем гараже стала семья и ее благополучие, но спустя годы я спрашиваю себя: счастливы ли мы сейчас, не нуждаясь ни в чем, как были счастливы тогда, замерзая и голодая в страшной нужде? И не могу ответить… Не могу – поскольку твой отец сильно изменился. Он променял улыбку на звериный оскал, доброту сменила жестокость, сердце замерзло и стало твердым как льдина. Его любовь… О любовь! Слово, которое превратилось в мечту. Чувство, которым невозможно насытиться! Любовь, оставленная на земле Богом в противовес злу, нечисти, пороку и человеческим ненастьям. Это волшебство, которое может сыграть злую шутку, прикрыв ладонью своей твои глаза… О несомненно она была между нами, но он ею пожертвовал ради нас. Он вознес на алтарь жертвоприношения свое чувство любви и опустел внутри. Без этого чудесного чувства, он не находит нужным притворятся, даря нежность, заботу, ласку…
Я более его не умиляю. Его нутро занято злом и погрузилось во мрак. Мои мучения и страдания приносят ему удовольствие, ибо причина его превращения во столь свирепого зверя – это я! Его оскорбления и крики – это способ выразить и облегчить свою боль от кровоточащей раны у него внутри. Он не заметил своего превращения. Он стал зверем, ибо перестал задумываться о своих деяниях, лишился сострадания и способности понимать… Его поведение, манеры и жестокость стали настолько для него привычными, что начали казаться естественными. Как будто может быть только так – и ни как ни в коем случае по-другому! Его жестокость и страх, внушаемый всем, стал обязательным условием, гарантией его успеха, безопасности и нашего благополучия. Его чрезмерная необоснованная, непредсказуемая жестокость стала его визитной карточкой. Его стали бояться, признавать, уважать и даже советоваться с ним в преступном мире – и это принесло ему успех. Но чтобы этого достичь он многим пожертвовал. Ему пришлось ломать себя изнутри. Ломать свои принципы, скрывать и прятать свои переживания и чувство омерзения по отношению к себе и своим поступкам – до тех пор, пока его сознание не приняло совершаемое им за должное.
Постепенно душа его очерствела, и он уже более не мог существовать без жестокости. Он свихнулся. Его взгляд на жизнь, ценности, чувства изменились безвозвратно. Он переродился. Жестокость стала, хоть и не заметно для него, неотъемлемой частью его существования и гарантией высокого положения в преступном мире. За него говорила его репутация. Его репутация была оправданна, а его семья стала ее жертвой. Он не просто добивался положения в преступном мире путем демонстрации жестокости. Он сделал для этого больше – он переродился и стал не просто жестоким человеком, а человеком, которому нравиться жестокость. Человеком, который сладострастно упивается безмерною, неутомляемою, беспричинною, звериною жестокостью.
Человек, убив единожды, изменится навсегда. Он изведет себя думами и, раскаявшись, воспрянет, чтобы впредь жить праведно. Либо не найдя нить добра, душа его погрузится в пучину мрака, которая переродит его взгляды, ценности, жизненные устои и приведет к следующему преступлению, и к следующему, и так до тех пор, пока его деяния не станут неотъемлемой частью его жизни… И решением всех проблем станет привычное для него преступление – как закономерная норма. Нутро этого человека не будет испытывать раскаяния, сострадания и других чувств ввиду ужасной обыденности, воспринимаемой им как нормальное явление. Он перестает видеть в преступлении нечто непозволительное и руководствуется уже имеющимся опытом безнаказанности, легко приобретенных благ и выгод. Это вполне устраивает всех преступников до тех пор, пока их жизни не будут отняты такими же злодеями, как они сами. Или пока они не потеряют свободу, точнее, пока ее у них не отнимут».
Да, отец Ифриса был именно таким. Он стал жесток от безысходности. Он сопротивлялся жестокости, его нутро восставало против совершаемого кровопролития и преступлений, но в конечном итоге привычка переродила его. Он утратил сострадание, жалость, человечность. Превратился в зверя и жил по свирепым законам преступного мира. Да, он сам не заметил, как изменился. Его жестокое поведение было для него естественным, без чего он не мог существовать. Он не думал о причинах, о последствиях своих действий, он действовал инстинктивно. Его новоприобретенная жестокость, которая пропитала каждую клеточку его существа, став неотъемлемой частью натуры, не поддавалась контролю. Любовь к супруге, до тех пор жившая в нем, была принесена в жертву. Он стал видеть в супруге лишь помеху. Простое ее появление вызывало в нем агрессию, гнев. Он не размышлял: почему, за что? А как хищник инстинктивно хотел, чтобы жертва знала свое место, желал видеть в ней страх, как показатель собственного величия, силы и могущества. Он получал небывалое удовольствие каждый раз, когда она судорожно рыдала, стоя перед ним на коленях. Когда она содрогалась от его криков, когда билась в конвульсиях от нанесенных им ударов… Хищник насыщался только тогда, когда жертва пребывала в последней стадии страха за свою жизнь и нисходила до последней ступени своего достоинства, признавая себя рабой.
