Что касается единственного сына, то отец любил Ифриса до смерти. Возможно, как раз по той простой причине, что он был единственным. Отец любил его больше себя, больше всего на свете, больше жизни. Он делал все, чтобы ослабить натянутость отношений между ними. И, не переставая, переживал из-за неудач, что преследовали его в этом деле. Он никак не мог найти ключ от двери, за которой были скрыты душа и сердце сына. Страдал от неуменья выразить свою любовь к сыну. Он не был способен преподнести свою любовь так, чтобы родное дитя все увидело и, наконец, поняло. В то же время он верил, что его строгость положительно скажется на будущем сына и способствует правильному восприятию мира сего.
Однажды, когда его сын был совсем маленьким, отец, став заложником идеи, задумал стать строгим. Спустя четверть века модель поведения, определяющая их отношения, настолько укрепилась, что отец, несмотря на все свое желание, уже более не мог от нее отказаться. Он жаждал проявить теплые чувства к сыну, но не знал как. Внезапный приезд сына, после пережитой ночи, вызвал в нем если не бурю, то всплеск эмоций, но отец сдержался, считая их проявление за слабость, глупость. Отец Ифриса всегда оставался хладнокровным, никогда не терял самообладания, ни разу – в этом случае – не проявлял экспансивных эмоций и чувств, которыми могли воспользоваться враги. Даже находясь на пике эмоционального возбуждения, он никогда и ни при каких обстоятельствах не позволял обнаружить это кому бы то ни было со стороны.
Поэтому, несмотря на ночной стресс, отец вел себя внешне обыденно, будто и не заметил долгого отсутствия своего любимого сына.
XXVI
Все время, пока они шли со двора и до самого кабинета на втором этаже дома, оба молчали. В кабинете отец молча занял диван, а Ифрис сел на стул так, чтобы оказаться напротив него.
Строгость отца в отношениях с сыном была, словно барьер, который всегда мешал им хорошенько разговориться и обсудить чувства, сердцу важные. Ифрис не переживал на счет того, что отец может быть против его намерений. Более того, он ждал, что новость о свадьбе обрадует его, ибо отец сам не раз заводил разговоры о свадьбе сына и даже рекомендовал некоторых девушек, которые, по его мнению, могли подойти в качестве невесты. Получая отказы от сына, он расстраивался и намеренно не скрывал своих чувств. Он давал понять сыну, что он не доволен им в этом, столь важном для отца вопросе и хочет, чтобы тот скорее женился. Разумеется, у отца были свои причины подталкивать сына к этому большому шагу в жизни. Он думал, что сын сам никогда не решится. Предполагал, что обязанности и ответственность перед семьей сделают из разбалованного сына человека самостоятельного и решительного. Но самой главной мечтой отца была увидеть своих внуков. Вкусить эту радость. Понянчить их как следует, чтобы те запомнили и не забывали образ любящего и любимого дедушки, когда его не станет. Чтобы если не сын, то его внуки проливали слезы над его могилой. Ифрис знал это и поэтому был уверен в успехе своей задумки. Он понимал, что ему просто необходимо представить Валерию отцу, после чего останется лишь обговорить детали их помолвки. Но Ифрис никак не мог найти подходящего слова, чтобы начать объяснение.
Ифрису не терпелось поскорее приобрести законные права на Валерию, ему не терпелось сделать ее своею, чтобы избавиться от страха потерять ее. Он жаждал приобрести столь желанный статус мужа, который позволит ему властвовать над Валерией. Он хотел освободиться от этой навязчивой идеи, чтобы поскорее заняться другими не менее интересными делами – обустройством гнезда своей семьи и изобретением нерушимых правил для супруги, которые будут выгодны ему и сберегут его интересы в отношениях с нею. Правила, которые должны ограничить широту ее возможных действий, сузить круг ее неприемлемых мыслей и желаний. Превратить ее в собственность, в покорную рабыню, которая будет верна только ему и будет беспрекословно выполнять все его приказания.
Ифрис глубоко ошибался, думая, что отец больше переживает за порученное им дело, чем за своего сына. Но, думая так, гонимый нуждой узаконить союз с Валерией, он решил говорить на темы, интересующие отца, чтобы хоть как-то прервать молчание и, улучив момент, заявить о своих намерениях.
– Курьера на месте не оказалось. Я прождал его целую вечность. Пожалуй, сошел бы с ума, если бы не… – осекся Ифрис. – Встреча не состоялась.
– Да, я знаю, он был пойман. Думаю, его посадят в тюрьму. Как же достали эти проклятые курьеры, они убивают дело всей моей жизни! Вечно их ловят, словно они рыба! – разгорячился отец Ифриса, но минуту спустя, успокоившись, продолжил: – Как же тебе удалось миновать раскинутые сети чертовых рыболовов?
– Мне помогли, – отрезал Ифрис.
– Что с товаром?
– Целый и невредимый…
– Где он?
– Здесь, дома.
– Отлично! Молодец! – вздохнул с облегчением отец.
Он убедился, что сын в целом с заданием справился – не его же вина, что с курьером встретиться не удалось. Приятное тепло, словно хороший коньяк, согрело душу и сердце. Сын таки не подвел. Сын, в которого он верил с первых минут его появления на свет. Он сумел!.. В сентиментальном настроении отец сказал:
– Признаться, я… – и запнулся. – Мать волновалась… и даже очень. – Помолчав, он продолжил: – Ты сказал, помогли? В нашем деле случайных пассажиров не бывает. Кто же решился на столь рискованное предприятие – помогать человеку, у которого сумка с наркотиками, способная навсегда засадить за решетку всех, кто причастен?
– Отец, она… – силился выговорить Ифрис, – она, она… Ты прав, отец, в нашем деле случайных людей быть не может. Мне помогла моя невеста! – он наконец сумел это произнести и уже молча посмотрел в глаза своего отца, ожидая своей участи.
– Невеста? Невеста – это хорошо. Особенно хорошо то, что она принимает твой метод выживания, так сказать, не осуждает то, чем ты занимаешься… Но в любом случае, сын, нужно быть осторожным с женщинами, какими бы хорошими они ни казались, особенно с виду. Красота – эта та змея, от яда которой нет противоядия. И потом, никогда не знаешь, когда язык твоей супруги, развязавшись, свяжет твои руки.
– Отец, я благодарен за совет, непременно учту его в будущем, – раболепно произнес Ифрис, обрадовавшись реакции родителя.
Отец его после долгих лет неудач в отношениях с сыном, вдруг почувствовал, что натянутая струна вдруг ослабла. Мысли об уходе его из жизни сына, неоднократно посещавшие голову отца, вселяли страх и терзали душу. Частые болезненные думы об отношениях с единственным сыном, с его наследником, не покидали его. Ему постоянно мерещилось, что сын его не любит и что он относится к нему не самым лучшим образом не случайно. Иногда даже казалось, что сын его презирает и осуждает. Надежда, претензии на любовь испепелялись одним разящим взглядом сына, который безмолвно говорил: «Я тебя не признаю, ты мне не отец!» До тех пор, пока речь не зашла о невесте – этот проект закономерно предполагал участие отца, хоть бы и даже только с финансовой стороны, – он не понимал, как проявить свою любовь и заботу к сыну так, чтобы тот ее заметил. Свадьба сына была отличной возможностью расстегнуть рубаху, чтобы прислонить сына к груди, одарить теплом и дать ему понять, как отец его любит. Внутренние часы отца подсказывали, что настало время наладить отношения с сыном и ввести его в мир, который он с таким трудом создал.
