– Да она внизу, в зале с матерью. Она волновалась от предстоящей встречи с вами. Ей стало худо, и она прилегла, – с некоторой досадой ответил Ифрис.
Отец, находившийся перед этим в приподнятом настроении, не без причины заключал по лицу сына, что советы приняты. Отец честолюбиво гордился своей прозорливостью, и четко построенным планом, выполнение которого приведет к желаемому результату – свадьбе. Однако когда он услышал, что невеста в доме будущего мужа позволила себе прилечь, это вызвало в нем неодобрение. Не совсем понимая ее действия, отец недовольно поморщился. На лбу проступили морщины, лицо покраснело от прилива крови. Он быстро повернулся к окну, чтобы скрыть от сына свое негодование и, заложив за спину руки, застыл в напряженной позе. Ифрис не заметил этой быстрой перемены настроения. Ему подумалось, что отец просто-напросто задумался о чем-то. И, преисполненный радостью, сын заключил, что родитель обдумывает его дело.
В комнате повисла тишина. Отец тем временем размышлял вот о чем:
«Как она осмелилась прилечь тут в первый же свой день? Подумать только, лежать в день знакомства, да еще и в присутствии матери будущего мужа! Это возмутительно и неприемлемо. Верх безнравственности! Какая нынче молодежь пошла бестактная, бесстыжая… Я на ее месте кожу бы с себя содрал, лишь бы понравиться, а она что? Прилегла, видите ли, переволновалась! Ишь, ты какая! С самого начала решила свой нрав показать, так сказать, приучить слона кланяться муравьям… Только подумать!.. Смотри на нее, королевна, царица персидская – я, мол, непригодна для дел, неподобающих царям! А самое главное – как он ей это позволил?! Бесхарактерный мальчишка!!!» – и на отца снова накатил прилив злости и раздражения. Он вновь винил себя за то, что упустил сына, за отсутствие контроля за совершаемые им поступки, в том числе сейчас – за поведение его возлюбленной. «Мы в ответе за тех, кого приручили, – я помню, что учил этому!» – думал отец, вспоминая слова Антуана де Сент-Экзюпери, которые передал своему малолетнему сынишке, когда тот спросил про собаку, укусившую прохожего. Отец был уверен: сын понял, что эти слова относятся и к людям. «Он забыл, чему я его учил, иначе не позволил бы ей себя так вести в нашем доме. Неужели он не догадался, что это может оскорбить нас, родителей?! Хотя ее, может, и нет, – отец подразумевал свою супругу, – но она дура, не умеющая замечать оскорбления… Я глава этой семьи, и меня это возмущает!». Он от ярости сжал кулаки. Челюсти напряглись так, что зубы заскрежетали. По телу пробежала едва заметная дрожь.
– Почему мне кажется, что Виктория…
– Валерия! – поправил Ифрис.
– Валерия или Виктория – не важно, не в том дело! – хмуро заметил отец.
Для Ифриса, искренне и неподдельно любившего Валерию, это как раз было важно, и ему не понравилось, как поворачивается разговор. Сын хотел было выразить свое недовольство и уверить отца, что чувства к девушке настоящие и не нужно ее унижать. Но, не желая злить отца лишний раз, Ифрис промолчал.
– Ответь мне, сын, почему мне кажется… что Валерия – невеста твоя – характера хитрого? – Отец хотел подобрать какое-нибудь более гадкое слово, но сдержался.
– Отчего же так?! Ведь ты ее еще не видел? – удивленный Ифрис ответил тоже со злостью, исподлобья бросив на родителя взор.
Ифрис ощущал, что отец его обвиняет за совершенный проступок. Ему казалось, что отец не верит в наличие у Ифриса прозорливости и умения распознавать истинные намерения людей, а потому презирает выбор, сделанный сыном, принимая его за ошибочный.
Обоюдный антагонизм возрастал.
– Оттого что ребра подсказывают! Как будто чувствую вот этим самым местом! – отец согнул руки и прижал их к груди.
На самом деле он ничего такого не испытывал. Просто выбрал такую манеру, чтобы выразить все свое возмущение.
– Отец, как можешь ты так думать до знакомства с нею? Как можешь, не видя человека, сделать суждение о нем? Неужто ты провидец какой иль, пуще всего, Бог?! – Ифриса заливал гнев. Он соскочил со стула, не мог больше сидеть, руки его тряслись. Он решил во чтобы то ни стало отстоять честь будущей супруги и доказать безосновательность домыслов отца, а следовательно, и его неправоту. По сути дела он неосознанно шел с вилами на танк.
– Презренный глупец! – вскричал отец. – Я твой родитель! Более того, я твой спаситель, без меня тебя бы не было на свете! Да если бы не я, твой прославленный бог забрал бы тебя, не дав пожить и года!
– Вздор! Я отказываюсь слушать тебя! На все Его воля, коли нужен был бы я ему на небесах, то забрал бы, не спрашивая тебя и не считаясь с твоими желаниями! А раз не забрал – так это тоже Его одного воля!
– Проклятье! Что ты несешь? Где он был в нашем бараке, когда ты, плача от холода и голода, умирая от болезни, заставлял биться в истерике твою мать, а меня – рвать волосы на голове?! Где он был, когда я просил милостыню на дорогах в изорванных ботинках с потрескавшимся от мороза лицом?! Где он был, когда вся моя жизнь рушилась, когда я променял рай на ад?! Где он был, когда я заключал сделку с дьяволом?! Предостерег ли?! Неужто это Его воля – обречь меня на муки вечные за то, что я лишь хотел сохранить самое важное для меня в этой жизни – семью?! Если это его рук дело, то будь он проклят! – совсем озверел отец, выкрикивая проклятия, словно метал молнии.
– Ты не прав, отец! На все Его воля! И то, что я сейчас здесь пред тобою жив и здоров, – тоже Его воля! И то, что Он забирает и дарит билеты в этот мир, – это Его замысел. И только Он решает, когда нас забрать в мир иной, а когда одарить этот мир появлением новой жизни! Все твое богатство – это Его воля! Твой бизнес, твой успех – Его воля! Неужто ты слеп, и душа твоя и все, что в ней есть святого и чистого, окутана паутиной мрака настолько, что ты не можешь увидеть таинство происходящего с нами?! Во всем, что есть в людях, и в том, что нас окружает, во всем, что есть в мире этом, проявляется Его замысел, и лишь ему подвластны чудеса! – Ифрис, все более воодушевляясь, искренне веря в свою правоту, пытался вразумить отца. Но не принял во внимание то, что момент был не самый подходящий. И все его старания были обречены на крушение о злые, острые скалы непримиримого состояния, в котором сейчас находился отец.
– Глупый мальчишка! Ты юн и простодушен. Вера твоя сильна от того, что не испытана жестокостью и несправедливостью этого мира, его творения – ада на земле! Твоя вера сильна от незнания черной стороны жизни, ибо ты рос в мире, где царил достаток, который построил для тебя не он, не кто-нибудь еще, а я! И достаток этот достался мне кровью, ибо из меня вырвали душу. Раны эти не заживают, а боль с каждым днем все более приближает меня к смертному одру. И это его воля? Эта та радость, которая соответствует божьему замыслу? Все, чего я достиг, – этот достаток в котором мы живем, твоя одежда по последней моде, бизнес, который сводит с ума твою мать и делает меня черствым и жестоким, – это плод моей сделки с дьяволом, который отнял у меня все в обмен на вашу жизнь! И будь у меня выбор, я поступил бы так же, чтобы вы жили в этом мире, а не в ином. Скажи мне, сын, как бы ты поступил на моем месте?!
