– Что ты такое говоришь?! Зепар, ведь так не шутят, тем, более учитывая, что его уже нет неделю, и принимая во внимание мое состояние! – Валерия, не веря своим ушам, натянуто улыбнулась.
– Валерия, выслушай! Он отправился по делам отца, чтобы добыть вам денег, а также на расходы, связанные с будущим рождением ребенка. Ну почему он не обратился ко мне, я бы непременно помог вам!.. – Зепар изобразил скорбь на лице. – По дороге машина, в которой они ехали обратно, угодила в столб… Его уже похоронили.
– Врешь! Это все ложь! Я отказываюсь в это верить! – вскричала Валерия и вскочила со стула, словно не была в положении. – Зачем?! Зачем?! – вдруг зарыдала она, ища опоры. Зепар, воспользовавшись подходящим моментом, обнял ее. – Зачем мне его деньги без него самого? Что я теперь буду делать?! Как мне без него жить, когда я им дышала?! Куда мне теперь идти?!. О, Боженька, за что Ты так поступаешь со мною?.. За что обрекаешь на одиночество?.. За что Ты отнял его? Чем я разгневала Тебя? За что разрушаешь жизнь мою? За что? За что?! За что?!. – продолжала рыдать она, совершенно ополоумев.
– Крепись, Лера, мужайся! – Зепар, не выпуская ее из своих объятий, успокаивал плачущую женщину. – Не думай ни о чем, я тебя не брошу, все будет хорошо! Я о тебе позабочусь, верь мне! – Зепар, закрыв глаза, произносил эти слова словно молитву, словно то были запретные заклинания, которые исполнят все его мечты.
– Не верю я, не верю тебе! Могила… Я хочу убедиться своими глазами! Едем на могилу сейчас же!!! – вырывалась в остервенении Валерия.
– Лера, сейчас нельзя, – уговаривал Зепар. – Даю тебе слово, обещаю отвезти тебя при первой возможности, но сейчас нельзя.
– Нет, я сказала сейчас! Оставь меня! Пусти! Я к мужу еду… Лучше проводи, а нет – так я сама найду. Только плохая жена не найдет своего мужа, а я хорошая жена! «Манеры, дурной тон, приличия…» – едва договорив, Валерия потеряла сознание и повисла на руках Зепара.
XLI
Когда Валерия очнулась, наступила черная полоса ее жизни. Она потеряла ребенка и сама чуть не умерла. За ее жизнь боролись больше восьми часов. Она потеряла много крови и, по заключениям врачей, возможность иметь детей. Потом Валерия долгое время пребывала в беспамятстве и временами даже в бреду. Она потеряла все. Зепар боялся, что она наложит на себя руки, поэтому почти все свободное от дел время находился рядом с ней. Ее страдания вызвали в его сердце чувство, доселе ему неведомое, – сострадание. Он твердо решил для себя, что забота об этой невинной, ангельской душе, по воле судьбы оказавшейся на его пути, – его долг и искупление за совершенные грехи. Но Зепар даже не предполагал, что дружеская первоначально забота перерастет в чувство намного более сильное – в любовь.
Опасения врачей подтвердились. Очнувшись и придя в себя, Валерия сразу, по мере осознания произошедшего, происходящего и грядущего, впала в депрессивное состояние. Разумеется, были слезы, крики и истерики, соответствующие ситуации, когда ты теряешь близких людей, семью. Но желание вырваться на свободу оказалось бессильным против возможностей медицины. В конце концов, уровень успокоительных веществ в крови Валерии настолько превысил норму, что врачи стали опасаться за ее здоровье. Зепар умолял ее ради всего святого взять себя в руки, но его усилия не увенчались успехом. Так продолжалось до марта две тысячи пятого года, в первое воскресение которого Валерия воскресла и резко пошла на поправку.
Конечно, она не вскочила с больничной койки, заливаясь смехом и весело танцуя, демонстрируя полное отсутствие болезни; лечение продолжалось. Радости Зепара не было предела. Он стал ухаживать за ней, будто получил билет в рай. Он не мог ей ни в чем отказать. Более того, он делал для нее больше, чем было необходимо. Даже когда Валерия попросила у него наркотики, он, хоть и долго отказывался, делая вид, что подобная просьба неприемлема, все же, в конце концов, уступил из боязни потерять ее. Со временем он привык к новому нраву Валерии.
Зепар даже предположить себе не мог, ему и в голову не пришло, что горе и тоска по любимым, рок судьбы заставили ее взбунтоваться и встать на путь саморазрушения через познание всевозможных запретов и грехов. Валерия помнила, как наркотики во время первого приема затуманили разум и избавили от страха предстоящей встречи с родителями Ифриса. Но в силу депрессии, будучи не в себе, она при этом забыла, что они же ее чуть не убили. Когда она находилась в тяжелом, казалось бы, безысходном состоянии, наркотическое опьянение показалось единственно возможным вариантом выхода из ада, в котором она оказалась. Валерия воспринимала яд, как чудо, способное вылечить раковую опухоль размером с теннисный мяч. Как противоядие от укуса королевской кобры, как спасение в открытом бушующем море. Как средство, помогающее пережить и заглушить боль утраты… Затем, как это обычно бывает, незаметно для человека, привычка возобладала над здравым смыслом, и необходимость искать причины, чтобы остановиться, отпала сама собой, как бы даже естественным образом. Но со временем Валерия поймала себя на мысли, что уже не в силах отказаться от этой напасти. Более того, она знала, что стала рабой Зепара, ибо только он давал ей то, без чего она не могла обходиться, – минуты забвения. Она знала, что готова на все ради очередной дозы проклятого наркотика. Она также здраво понимала, она предчувствовала, что однажды Зепар попросит ее заплатить и, в силу отсутствия такой возможности, унизит ее в счет накопившихся долгов. Но наркотическая зависимость не оставляла ей выбора, и она не придавала большого значения тому, что может произойти, рассматривая свои предположения как неизбежное будущее.
Цель, которую преследовала Валерия, быстро была предана людской огласке. Будучи последовательной в вопросе встречи со смертью, Валерия быстро завоевывала свою черную репутацию, о которой читатель уже осведомлен. Чем дальше Валерия погружалась в бездну порочных страстей, беззакония, преступлений, отчаяния, самоотречения и греха, тем больше ей хотелось и тем труднее было остановиться. Она была поглощена дьявольской пучиной зла, из которой нет пути назад.
Валерия наотрез отказалась ехать домой к родителям, но мысли о семье стали посещать ее все чаще. Она каялась в содеянном и тосковала по дому. Валерия испытывала одиночество, несмотря на постоянное присутствие Зепара.
Минул год. Ни один день не проходил без празднования наступления ночи. Ни дня без мотовства и порока. Погоня за смертью путем предания своей плоти бесконечным истязаниям и переутомлению привела бы, будь кто другой, к деградации личности, к потере себя, но Валерия была вне божественной досягаемости. Этот небольшой отрывок жизни она добровольно отдала дьяволу. Как бы она ни старалась, используемые методы борьбы с жизнью, против ее желания, делали ее только сильней. С каждым днем она становилась неуязвимее для обычных человеческих чувств. Проклятье окружило ее разум, и как бы она ни силилась все забыть, убежать от жгущих мыслей, засевших в голове и отдающих нестерпимой болью, ей это не удавалось. Образ жизни, который вела Валерия последний год, не оставил следов на ее внешности, но время забрало у нее десять лет жизни из резерва организма, припасенного для старости. Она чувствовала это, но человека на пути саморазрушения не остановить, ибо он идет против своих инстинктов намеренно. Валерия проклинала себя за свою слабость и бесхарактерность, за недостаток мужества покончить с собой. Проклинала за то, что не может лишить себя бесцельной жизни, избавить себя от этой ноши – жить. Она желала лишить жизнь возможности снова нанести ей коварный удар, который ранит, но не убьет. Она боялась не смерти, но жизни. Боялась выжить. Боялась жить с болью, с незаживающей раной. Ее нутро жаждало, а существо каждый день изыскивало способы поставить точку, после которой нет продолжения. Но вместо самоубийства – мгновенного расставания с жизнью, проблемами, несправедливостью, жестокостью, истязаниями и болью, она подвергала себя духовным мучениям, унижению и позору. Валерия хотела страдать, быть жертвой. Желала быть растерзанной, желала себе тяжелой кончины в неимоверных муках, чтобы в конце пути ее признали мученицей – в знак протеста судьбе.
