Вечер близился к концу. Афанасий Кириллович, несмотря на скромный повседневный образ жизни, определенный его скромным доходом, не скупился и накрыл весьма впечатляющий, внушительный стол, израсходовав почти четверть своих сбережений. Екатерина Сергеевна была решительно против расточительства супруга, но уступила, когда тот сказал, что, может, ему и не пришлось бы стоять тут, посреди комнаты, если бы не Арсен Касенович. Услышав эти слова, принялась хлопотать и Лерка. Мало того, что она следила за Антошкой и Гришкой, но вдобавок колола дрова, варила мясо, ставила самовар, готовила салаты, горячие блюда, нарезала закуски, накрывала на стол, мыла посуду, убиралась и бегала в магазин. Одним словом, делала все, чтобы достойно принять важного гостя и получить одобрение отца. За столом было много съедено и выпито. Много всплыло воспоминаний, в основном горьких. Афанасий Кириллович пару раз прослезился, а под конец и вовсе расплакался, да так, что вся семья бросилась успокаивать. Тем не менее, и посмеялись на славу. Были сказаны последние слова за столом. Вставая, Арсен Касенович вдруг, схватившись за ногу, резко сел обратно на стул. Лицо его исказилось от боли, он весь напрягся. Откинулся на спинку стула, так и не отпустив ногу…
– Саке-е-е! Ай, Саке! Ты что?! Что с тобой?! А ну, отвечай!!! – испугавшись за друга, склонившись над ним и тряся его единственной рукой, вопил Афанасий Кириллович.
– …Что ты вопишь, в самом деле?.. Неужели ты и вправду думаешь, что смерть меня обходила всю войну, чтобы посмеяться, убив за обеденным столом?.. – корчась от боли и при этом стараясь через силу улыбнуться, процедил сквозь зубы Арсен Касенович.
– Ты даже не смей об этом говорить окаянный, слышишь! Не смей!!! Не сегодня, и не у меня дома! – неподдельно огорчился Афанасий Кириллович.
– Ну, прости родной, не горячись… За меня не беспокойся… Всего-то ногу прихватило! Жить буду, обещаю… Всю войну без царапины и под самый конец – такой «подарок», мол, чтобы всю оставшуюся жизнь помнил… Как будто без этого ранения забудешь!.. – нахмурив брови, сказал Арсен Касенович.
– Помню. 1945-ый, Берлин!
– Он самый… С тех пор и мучает, внезапными приступами….
– А что врачи?
– А что они? Сколько врачей, столько и мнений, столько и рецептов, вариантов лечения, операций… Шабашку ведь никто не отменял, хоть даже и на кону здоровье людей, не говоря уже про их жизни!.. – Арсен Касенович наконец рассмеялся. – Чем больше людей болеет, тем больше врач выпишет рецептов. Чем больше рецептов, тем больше лекарств продастся. Чем больше лекарств продастся, тем больше прибыль фармацевтических компаний. Чем больше их прибыль, тем больше они заплатят тому врачу, который отправляет нас в их аптеки… И каждому из них выгодно, чтобы мы были больны! Весь этот мир превратился в один большой бизнес, в котором нет правил, а мы лишь фундамент, на котором он построен…
– И то правда! Хоть и горькая, но чистая правда, – пригорюнился Афанасий Кириллович. Но сразу же, отринув горькие мысли за свой, действительно нуждающийся в справедливости ни в чем неповинный, страдающий народ, произнес: – Да речь не об этом! Не знаю, ну, может, я чем-то смогу сейчас помочь? Давай, хоть разомну, что ли, руками, – Афанасий Кириллович ввиду полученного ранения постоянно пытался себя приучить к использованию слова «руки» в единственном числе, чтобы не заострять внимание и не вызывать к себе чувство жалости у собеседников. И искренне предлагал свою помощь с чуткой заботой, которая шла из глубин сердца.
– Ты большой – на всю страну огромную – молодец, но в этом случае ты бессилен, – Арсен Касенович сделал вид, что не заметил оговорки Афанасия Кирилловича относительно рук. – Здесь, иним
5, только время – лучший лекарь. А пока оно лечит, позволь спросить тебя? – Арсен Касенович, немного задумчиво, отвел глаза.
– Саке, ты что, опьянел, что ли? – пошутил, но с уважением, Афанасий Кириллович. – Спрашивай, конечно, и без всякого разрешения.
Пока Арсен Касенович собирался с мыслями, вошла Валерия.
– Арсен-байке, давайте я налью вам еще чаю?
– Ой, рахмат, чон рахмат!
6 – отвечая, протянул Валерии пиалу Арсен Касенович. – Кандай гана татынасың, мен сени көргөндө периште көргөн сыяктанам. Сага ден соолук кызым. Бактылуу бол!
7
Валерия не знала кыргызского языка. У отца не было времени ее обучить. И смышлёности ее тоже никто не учил. Но Валерия, увидев глаза, которые смотрели на нее, и восторг, который в них читался, смекнула, что непонятные слова – это долгожданная похвала, ее вознаграждение за труды. И она не без видимой радости, но с робостью, чуть поклонившись, приняла их, после чего, одарив отца и гостя улыбкой, удалилась.
– Афыке, досум, жылуу кабыл алганың үчүн рахмат. Чай абдан даамдуу, эт болсо жумшак болду. Сенин кең пейил, жүрөгуң таза адам экениңди билип турсам да, баарыбир өзүңдүн мейман достугуң менен таң калтырасың. Бирок, баарынан дагы мени таң калтырганы – бул сенин кызың Валерия болду. Ошол жөнүндө кеп кургум келип турат. Көп ойлонуп, мен бир ойго токтолдум
8.
– Угуп турам, аксакал
9, – серьезно сказал Афанасий Кириллович.
– Афыке, балдарыбыздын башын кошсокпу деп ойлонуп жаттым эле, биз дагы жакшы катташып калат элек. Кызыңды менин балама келинчек кылып берсен жакшы болмок. Сен мени билесиң, кызыңды өз кызымдай кабыл алам. Балам кызыңды жакшы карап, капа кылбайт эле
10.
– Саке, сен менин жакын адамымсың. Беш жыл бою чогу жүрдүк. Согушта менин жанымда болбосоң, мен туруштук бере алмак эмесмин. Кызымдын бактысында суроо болуп жатса да, сага кантип жок деп айтам? Ачыгын айтсам, мен бул жөнүндө ойлонуп жүрдүм эле, сенин бул сунушуңа өтө кубанычта болуп турам. Бирок бир ой гана оюмдан чыкпай койду, бул балдарыбыздын жаш болгондугу. Азырынча биз аларды эч кандай үйлөнтө албайбыз
11.
