Такими пугающими правами закон наделяет человека по имени Марк Авл Манид. В настоящее время, однако, глава дома Манидов занят другим: он делает заметки.
– Проследи, чтобы этот ужасный Фуфидий не залез на верхнее ложе, как в прошлый раз. Я не знаю, зачем ты позвал его. Он бесконечно рассуждает о философии, он недостаточно часто моется, а еще он постоянно насмехается над гладиаторами…
Марк поднимает руку, как школьник. «Хм…» – только и отвечает он, а его жена продолжает:
– Кроме того, помни, что на подушках новые шелковые наволочки. Они стоят целое состояние, поэтому проследи – нет, прими все меры, – чтобы никто не пролил на них соус. Шерсти было бы вполне достаточно, но у Элии в триклинии есть шелковые подушки, поэтому теперь, думаю, такие же должны быть у всех, чтобы никто ненароком не подумал, будто мы чем-то хуже. Проклятая женщина! Еще… Так, Селука! Иди сюда!
Рабыня, которая пыталась проскользнуть мимо дверей незамеченной, осторожно подходит.
– Есть новости от повара? Я просила тебя сообщить мне, как только он придет.
Рабыня выглядит усталой и встревоженной.
– Его еще нет, госпожа. Я еще раз поговорю с привратником, госпожа.
– Иди и поговори! Марк! Иди сюда. Мы еще не закончили.
Марк вздыхает и присоединяется к супруге. В любом случае это не он придумал приглашать гостей на званый ужин. По его мнению, дела лучше обсуждать у него в кабинете недалеко от порта за парой стаканов вина высшего сорта и едой из ближайшей таверны. А после этого они с партнерами могут походить по складу, лично осматривая товары и обсуждая дела со сведущим персоналом. Однако у Лицинии, его супруги и помощницы, собственные представления о роли, которую должен играть в обществе человек его уровня, и она убеждена, что он должен играть эту роль, даже если это его убьет.
Вполне возможно, так и выйдет. У Марка проблемы с пищеварением, и ему совершенно противопоказаны питательные жирные блюда, приправленные соусами, которые обычно и едят на званых ужинах в Риме. Его все еще бросает в дрожь при воспоминании о недавнем праздновании, во время которого он старался избегать миног в соусе гарум, мяса в панировке и медовых пирогов в вине. Несмотря на все предосторожности, Марк провел следующие три дня, не выходя из туалета: виновата была обычная свекла.
Все говорят Марку, как хорошо он сделал, женившись на Лицинии, отец которой постоянно, но расплывчато намекает, что он связан с аристократическим римским родом Лициниев. Марк проверял: связь, конечно, имеется, но хвастаться здесь нечем. Когда-то прапрадед Лицинии был рабом в семье Лициния Лукулла. Получив от господина свободу, раб поступил так, как поступил бы любой вольноотпущенник: он взял родовое имя (gentilicium) своего бывшего хозяина, став таким образом Лицинием. Так делают многие амбициозные вольноотпущенники, которым покровительствуют бывшие хозяева, обладающие богатствами и связями Лициний, освободившись, преуспел в делах и обеспечил себя и своих потомков.
Римский буфет. Иллюстрация из The Private Life of the Romans Harold W. Johnston; Scott, Foresman и Ко, Чикаго, 1903.
Лициния не знает, что Марк в курсе семейной истории, которую она считает постыдной, – и она бы возмутилась, если бы узнала, что Марку на самом деле все равно. В конце концов, поэт Гораций был сыном вольноотпущенника, а стал другом и доверенным лицом императора Августа. Даже великий стоик Катон был рожден рабыней по имени Салония. Рабство – это несчастье, которое может случиться с каждым, и нет никаких причин презирать потомков раба. С тем же успехом можно презирать человека и за проблемы с пищеварением – впрочем, по правде говоря, Лициния презирает Марка именно по этой причине.
Понимание того, почему его жена так крепко держится за место, которое ей хочется занимать в обществе, дает Марку силы выдерживать подробное планирование каждого ужина. На этот раз Лициния решила, что повар, который обычно готовит для них, недостаточно хорош. Марку приходится согласиться на еду, приготовленную сторонним кулинаром. Этого повара настоятельно рекомендовали знакомые Лицинии, и это, конечно же, важнее предпочтений Марка и того, что своему повару Марк тщательно объяснял, какую еду можно готовить, а какую нет, чтобы не вызвать у хозяина расстройство желудка или даже еще менее приятный приступ метеоризма.
– …сигнал к первой перемене блюд. Не хочу, чтобы они налегали на закуски, не оставив места для основных блюд, ведь мне стольких сил стоило раздобыть этого повара! Марк! Ты меня вообще слушаешь?
По правде говоря, Марк не очень любит такие вечера, однако они являются неотъемлемой частью римской жизни. Принимая гостей и посещая званые ужины, римляне, занимающие определенное положение в обществе, судят о том, заслуживают ли их знакомые доверия, узнают, с кем те дружат и общаются, а еще – вопрос, который с недавних пор волнует Лицинию, – не собираются ли жениться их сыновья. Там же можно услышать последние сплетни. Это не просто пустая светская болтовня: в эпоху, когда не было газет, таким образом можно было узнать об открытии нового рынка в Аравии или о шторме, уничтожившем торговые суда в Индийском океане. Такие вещи оказывают ощутимое влияние на цены и на решения купцов, и они стоят того, чтобы рискнуть, отведав соню, запеченную в медовом соусе.
Римская дама с изысканной прической. DEA / De Agostini / Getty Images.
Жаль, что Лициния не может присутствовать на ужине сама, а еще лучше – заменить Марка. Вообще-то в Риме женщины могут посещать званые ужины, но Лициния настаивает, что она не такая женщина, как будто римская мать семейства (materfamilias), присутствующая на ужине – явление столь же скандальное, как женщины, посещавшие симпосии в Афинах во времена Перикла. Конечно, если бы Лициния все-таки решила принять участие в ужине, она бы села на стул, а не расположилась бы лежа на кушетке, как другие гости (мужчины). Но реальность такова, что большинство званых ужинов в Риме делятся на исключительно мужские и исключительно женские, и Лициния не помышляет о том, чтобы присутствовать на ужинах Марка, а ее муж не собирается участвовать в утренних встречах, которые жена устраивает для своих подруг.
Как только мы прибыли, Квинт говорит как нельзя любезнее: «Помпония, ты пригласи женщин [на обед], а я позову мальчиков». Большей нежности – по крайней мере, мне так показалось – не могло быть ни в словах, ни в настроении и выражении лица. А она в нашем присутствии: «Я сама, – говорит, – здесь гостья». Думаю, что это от того, что ее опередил Стаций, чтобы позаботиться о нашем завтраке [сделав вместо Помпонии то, что входит в обзанности хозяйки]. Тут Квинт и говорит: «Вот что я терплю каждый день»
