Потревоженная нашим внезапным появлением, следуя первой пришедшей в голову мысли, она своего любовника сажает под высокую корзину, сплетенную из тонких прутьев, увешанную со всех сторон материей, которую отбеливал выходивший из-под корзины серный дым.
Считая, что юноша спрятан надежным образом, сама преспокойно садится с нами за ужин. Меж тем молодой человек, нанюхавшись серы, невыносимо острый и тяжелый запах которой облаком окружал его, с трудом уже переводит дыхание и, по свойству этого едкого вещества, принимается то и дело чихать.
Апулей. Метаморфозы, или Золотой осел. Книга 9, 22
Раздраженная Таида кричит, чтобы рабы «убрали шатер». Они делают это достаточно легко, ведь к этому приказу им не привыкать, а в зале становится очень душно. Когда тогу вынимают из кадки, ее, как правило, отжимают и вешают сушить. Благодаря отжиму мокрой шерсти площадью от сорока до шестидесяти квадратных футов – примерный размер средней тоги – предплечья работников заведения такие же мускулистые, как и их ноги. Тога элегантно драпируется вокруг тела римлянина, но сама по себе она полукруглой формы, и это позволяет легко драпировать ее на изогнутой рамке из гибких палочек, используемой для сушки тог.
В то время как один шатер из тоги установлен над испаряющейся серой, рабы работают над другим, расчесывают тогу ежовой кожей, чтобы поднять ворс – так, чтобы тога выглядела еще пышнее и чтобы сера проникала в каждую ниточку. Если тога предназначена для особых случаев, служащих, возможно, попросят привести ее в состояние toga candida. Эти тоги ослепительно-белые, потому что их чистят при помощи цимолийской глины, которая придает одежде особый, жемчужный блеск. Особое значение блеску тоги придают политики: все соискатели государственных должностей надевают именно toga candida (поэтому их и называют «кандидаты»). Это прямо предписывается законом, о чем сообщает натуралист Плиний Старший:
Итак, порядок такой: сначала одежду отмывают сардинской, потом окуривают серой, затем отчищают кимольской, если одежда с настоящей краской. Поддельная краска обнаруживается – она от серы темнеет и расплывается. А настоящие и ценные краски кимольская смягчает и оживляет каким-то блеском, после того как они тускнеют от серы.
Плиний Старший. «Естественная история», 35.198
[60] Между приступами кашля и чихания раб умудряется задать интересующий его вопрос о местонахождении пропавшего повара. Таида с гневом смотрит на раба, не понимая, хочет ли он посмеяться над заведением и его хозяйкой, так резко на все реагируя. С раннего детства Таида проводит все время рядом с прачечной, потому что она унаследовала это дело от своего отца. Она в самом деле не чувствует той вони, о которой все говорят.
Это то, что позднее назовут «привыканием к запаху». Как те, кто живет по соседству с кузнецом, в конце концов настолько привыкают к грохоту молотка по металлу, что перестают реагировать на него, так и мозг Таиды давно научился игнорировать аммиачный запах мочи, словно он просто не имеет отношения к ее повседневной деятельности. Иногда ей приходится проверять, готов ли сосуд для использования, и она наклоняется над ним, чтобы почувствовать запах, от которого случайный посетитель упадет в обморок за двадцать шагов.
Так от Таиды несет, как не пахнет валяльщика-скряги
Старый горшок, что сейчас был на дороге разбит,
Иль после случки недавней козел, или львиная глотка,
Или же кожа и шерсть драных за Тибром собак,
Или цыпленок в яйце, недосиженном курицей, сгнивший,
Или амфора, куда влили протухший рассол.
Чтоб эту вонь заглушить каким-нибудь запахом острым,
Всякий раз как она в баню, раздевшись, войдет,
Едкою мазью себя или уксусным мелом обмажет,
Или по нескольку раз гущей из жирных бобов.
Но несмотря ни на что, на все тысячи разных уловок,
Все ж от Таиды всегда той же Таидой несет.
Марциал. Эпиграммы, 6.93
Иногда от этого случаются проблемы – например, когда она натягивает плохо сполоснутую столу и затем обнаруживает, что идет по переполненным улицам Рима, а вокруг нее два метра пустого пространства. Это, конечно, ужасно сказывается на ее личной жизни. Обычно женщины вроде Таиды легко привлекают мужчин: она родом из грекоязычных малоазийских провинций, у нее блестящие вьющиеся темные волосы, большие выразительные карие глаза со слегка экзотичным разрезом, фигура – «песочные часы» и крепкие мышцы – благодаря тяжелой работе. Но повар Цецилий – не слишком-то большой улов, поскольку, хотя он и творит чудеса со сковородкой и сомами, с виду он нелеп, у него невнятный подбородок и бледные, водянистые глаза. Однако кулинария приучила его к мощным запахам, и ему нравятся женщины, у которых хороший аппетит. Наблюдать, как Таида уплетает мидии и полбу, – большая радость для человека, который порой чувствует, что его усилия недооценивают.
Но Цецилия в данный момент здесь нет, о чем Таида резко говорит рабу. Повару пришлось отменить их планы на вечер, потому что он отправился готовить для какой-то купеческой семьи на холме Целий. Огорченный раб хотел сказать, что именно потому он и здесь, что Цецилий вовсе не там. Но именно в эту минуту один из рабочих выливает амфору, полную хорошо отстоявшейся мочи, в находящийся позади раба бассейн для замачивания. Смесь также содержит измельченный и вымоченный фенхель и луковую шелуху, чтобы оранжевые ткани, которые будут в ней вымочены, стали ярче. Волна аромата фенхеля в сочетании с запахом гнилого лука и аммиака заставляет лицо раба позеленеть. Он буквально отрыгивает слова благодарности и убегает из помещения, а Таида озадаченно глядит ему в спину.
Одиннадцатый час дня
(17:00–18:00)
Повар приходит в ярость
Предпочту, чтоб за нашим обедом
блюда скорее гостям нравились, чем поварам.
Марциал. Эпиграммы, 9.81
Септимий Цецилий, нагруженный особыми ингредиентами и специализированными кухонными принадлежностями, с трудом взбирается на холм, когда его замечает домашний раб, посланный из дома Манида, чтобы срочно сообщить повару, что тот опаздывает. Как будто Цецилий не знал этого сам! Он рычит в ответ:
– Спасибо, что сообщили! Если я потом засуну вашу голову в духовку, пожалуйста, сообщите мне, когда она достаточно нагреется!
У повара был тяжелый день. Еще пять дней назад, когда Цецилий встретился с Лицинией и обсудил с ней организационные вопросы, связанные с ужином, он понял, что готовить ему придется в команде. То есть хозяйка будет наблюдать за его работой через плечо, и он услышит поток комментариев, предложений и критических замечаний по поводу приготовления пищи, которые он, конечно, проигнорирует.
Дело не в том, что он не умеет готовить тетрафармакон. С тех пор как это блюдо ввел в моду император, оно стало непременной частью репертуара каждого повара. В этом-то и заключается проблема. Конечно, это блюдо дьявольски сложное в приготовлении. В конце концов, если бы приготовить его было легко, профессиональные повара, такие как Цецилий, не могли бы зарабатывать на жизнь. В состав блюда входят «четыре лекарства» (именно так с греческого переводится «тетрофармакон»). Эти «лекарства» – фазан, кабан, ветчина в тесте и вымя. Раньше в качестве дополнительного ингредиента добавляли еще и мясо павлина, но, честно говоря, это просто ради эффекта. Фазана легче достать, и он гораздо вкуснее.
