Она очень надеялась, что мама ничего не заметила — впрочем, в таком случае она давно бы уже об этом услышала.
Должно быть, это как-то связано с убийством в Стентуне, ведь народ жаловался, что она сует нос в их дела, но кому известно, что она живет в Эрелу? Впрочем, это, наверное, не так трудно выяснить.
Ее размышления прервал телефонный звонок. Номер был незнакомый. Кто-то следит за ней? Она огляделась и не без внутреннего напряжения нажала на зеленую трубку на дисплее.
— Я вас слушаю.
— Добрый день, меня зовут Карола, я звоню из полиции. Ваш номер мне дал Уве, я ваше новое контактное лицо. Хотела поговорить по поводу убийства в Стентуне.
Ханна, 10:10
В учительской угощали овсяным печеньем — кто-то принес на работу целую жестяную банку, и Ханна не могла от нее оторваться. Когда она была измотана и напугана, организм реагировал так, словно ей срочно нужно набрать вес перед грядущей катастрофой.
На самом деле у нее возникала мысль взять больничный, однако она опасалась, что это вызовет подозрения. К тому же, после всего, что произошло, ей совершенно не хотелось оставаться дома.
Всю ночь Ханна не сомкнула глаз. Каждый крошечный щелчок заставлял ее похолодеть всем телом. Всю ночь и все утро она пыталась разобраться, что же произошло, — слышала ли она что-нибудь до того, как поднялась в спальню и нашла свои вещи разбросанными. Ей никак не удавалось отогнать мысль о том, что кто-то смотрел на нее, пока она спала. И что хотел сказать этот человек? Она цепенела при одной мысли об этом.
Когда она обошла дом, все было как положено — кроме двери на веранду, которая оказалась открыта, хотя на этот раз Ханна точно знала, что заперла ее. Взломщик завладел их ключом. Поэтому-то накануне она и не нашла его. В течение дня придет мастер и заменит замки.
Но потом она сделала самое ужасное открытие: телефон Лив, который она держала в ящике своего ночного столика, пропал. А поговорить об этом Ханна ни с кем не могла.
— Ты сегодня какая-то молчаливая, Ханна. С тобой все в порядке? — спросила ее коллега Анна.
— Все отлично.
Она дожевала печенье и почувствовала сухость во рту.
Юхан вошел в учительскую, зачерпнул целую пригоршню печенек и захрустел так, что крошки полетели во все стороны.
— Что-нибудь случилось?
— Нет. А почему ты спрашиваешь?
Почему он так на нее посмотрел? Неужели он видит ее насквозь?
— Все как обычно. Каждый день что-нибудь новенькое придумывают. Я пытаюсь убедить себя, что это невинные детские игры, но дальше закрывать на это глаза невозможно. Это незаконно. Я вижу, что вся деревня уже устала от этих выходок. И их боятся. Неужели это мы во всем виноваты? Неужели это мы, всем педагогическим составом, не можем вразумить детей и положить конец этим опасным играм?
Ей самой понравилось, как ловко она перевела разговор на другое.
— Виноваты родители, они не могут перекладывать на нас вопросы воспитания. У этих детей дома черт-те что творится.
— Да, если бы не все эти безумные родители, какие бы у нас были замечательные детки, — заметила Анна и улыбнулась.
Ханна улыбнулась в ответ, но самокритика жгла ее изнутри, как заноза. Ее дети тоже оказались втянуты во все это. Ей самой всегда казалось, что она надежная и любящая мать, ведет себя педагогично, не слишком строго, но требует соблюдения четких правил. Всегда была открыта и подчеркивала, что дети могут поговорить с ней обо всем. Она возлагала на них ответственность — возможно, излишнюю. Но всегда дарила им любовь — не как в других семьях, где родители по разным причинам почти не видели своих детей. В Стентуне многим жилось нелегко. Люди остались без работы, много было пьянства и других проблем, которые, конечно, сказывались и на детях.
— Полиция будет всем интересоваться в связи с убийством. Видимо, они захотят поговорить и с нами, поскольку подростки ведут себя не лучшим образом. Может быть, это поможет. Давайте не будем сейчас толочь воду в ступе, а сосредоточимся на преподавании. Я хочу видеть блестящие результаты на единых государственных экзаменах, а иначе можете подыскивать себе другую работу.
Юхан посмотрел на них с довольным выражением лица.
— Кстати, мне надо с тобой побеседовать, Ханна.
— Со мной?
— А разве здесь есть еще кто-то по имени Ханна?
Она покорно последовала за ним в кабинет, хотя больше всего ей хотелось побежать в противоположном направлении.
— Сядь, — сказал он и похлопал по дивану рядом с собой.
Она сделала, как он сказал, так было проще всего, однако ее очень волновало, о чем же он хочет с ней поговорить.
— Ты мне всегда нравилась. Я положил на тебя глаз с самого начала — с тех пор, как ты пришла к нам на работу…
Его взгляд бродил по ее телу и остановился на вырезе на груди.
Ханна стыдливо поддернула тунику, а Юхан положил руку ей на колено.
— …поэтому я хочу проявить великодушие, — продолжал он.
— Юхан, убери, пожалуйста, руку, я в отношениях, мать двоих детей и твоя сотрудница.
Его рука продолжала лежать на ее колене.
— Тебе наверняка известно, что полиция просматривает записи школьных камер наблюдения в связи с убийством женщины, которое произошло неподалеку от вас.
Ханна осторожно кивнула.
— Они попросили копию файла того дня, что предшествовал убийству, и дня после, вернее, это я им сказал, что у меня есть только эти записи.
— Можно ближе к делу?
— Ладно-ладно, спокойно. У меня записей гораздо больше, так что я развлекался, просматривая их, — и знаешь, что я увидел?
Он сдвинул руку на несколько сантиметров выше.
— Нет.
Она смотрела прямо перед собой, не желая встречаться с ним взглядом.
— Машина, стоявшая на месте преступления, то есть синий гольф, бывала в Стентуне и раньше. Менее недели назад, и я вижу на записи, как она сворачивает в сторону Сульбю.
— Вот как? — проговорила она и сглотнула.
— «Вот как?» И это все, что ты намерена сказать по этому поводу? Увидев эту машину, я вдруг вспомнил, как случайно проезжал мимо вас поздно вечером в пятницу, и тогда именно этот гольф был припаркован возле вашего дома.
Ханна так сжала челюсти, что ей показалось — зубы вот-вот треснут.
— Или я ошибся?
Резко вскочив, она направилась к двери.
— Таких машин великое множество. Лучше сосредоточься на том, что происходит с нашими учениками.
Обернувшись в дверях, она взглянула на него с отвращением.
— Как бы то ни было, все совсем не так, как ты думаешь, и ты не имеешь права шпионить за мной.
