Маленький гарнизон крепости Мюре был осажден объединенными силами южан во главе с графом Тулузским и арагонским королем Педро Вторым. Симон де Монфор не раздумывая бросился на выручку своим людям, хотя и знал: вражеская армия в десятки раз превосходит численностью его войско. Но барон всегда верил, что Бог на его стороне. Педро по-рыцарски пропустил армию Симона к замку, заносчиво намереваясь в ближайшем сражении покончить и с его войском, и с кровопролитием в любимом Лангедоке. Мысленно возблагодарив арагонца за куртуазность, де Монфор несколько дней без устали сновал от одного берега Гаронны до другого, вплавь преодолевая широко разлившуюся реку, пока его последний пехотинец не оказался возле стен крепости. Только затем Симон позволил себе слезть с коня и отдохнуть.
И Господь щедро вознаградил его за самоотверженность. Уже накануне битвы в рядах южан начались разногласия.
— Вы считаете, что мы, будто трусливые зайцы, должны сидеть в лагере и ждать, пока Симон де Монфор соизволит нас атаковать? — надменно поинтересовался король Педро, после того как граф Тулузский изложил ему план сражения.
— Да, я считаю это наиболее разумным, — как можно спокойнее ответил граф.
— О вашей осторожности ходят легенды! — не сдержался арагонец.
— И все же повторю: необходимо дождаться атаки за укреплениями лагеря, расположенного к тому же на возвышении, встретить северян арбалетным залпом и затем, окружив врага, добить его. — Еле сдерживая гнев, Раймон объяснял королю очевидное. — Так мы лишим Симона его главного преимущества — высокой маневренности.
— Я тоже не со вчерашнего дня воюю. За моими плечами славная победа при Лас-Навас-де-Толосе! 21 — Высокомерию Педро не было предела. — И поскольку главнокомандующий здесь я, приказываю: утром мы атакуем первыми! Сейчас же я приглашаю вас, господа, в мой шатер — отпраздновать завтрашнюю победу!
Король Арагона, до корней волос проникнутый куртуазностью, жаждал грандиозной победы и громкой славы. Но не вышло — Бог и вправду оказался на стороне рыцарей с Севера. Несмотря на огромный численный перевес, победил тактический талант более опытного предводителя. Неистовая стальная лавина, состоявшая из девятисот тяжеловооруженных всадников, снесла сначала авангард объединенного войска южан, а затем безудержно накатила на их центральные силы. Де Монфор с демонической стремительностью носился по полю боя, и земля гудела под копытами его коня.
Сквозь толстый подшлемник и мощный топфхельм* Габриэль плохо слышал грохот стали, ржание коней и вопли боли, перемежавшиеся отборными ругательствами. Даже боевые кличи, изрыгаемые охрипшими глотками для поддержания ярости, сливались для шевалье в неясный жуткий вой. В смотровой щели его шлема мелькали лишь безликие железные всадники. Но когда очередная лошадь, потеряв седока, в смертельном ужасе проносилась у него перед глазами, а залитый кровью клинок хуже слушался, Габриэль понимал, что убивает жестоко и всерьез. Иначе эти стальные воины убьют его.
Похмелье и чрезмерный апломб сыграли с королем Педро злую шутку — его зарубили северяне, после чего в арагонских рядах начались паника и бегство. Попытки Раймона Тулузского остановить бегущих ни к чему не привели, и он со своими воинами вскоре покинул место сражения. Бойцы Монфора еще долго преследовали и безжалостно убивали разбегавшихся пехотинцев, многие из которых нашли свою смерть в холодных водах Гаронны
[22].
Битва закончилась ошеломительной победой северян. Пыль, поднятая до небес, медленно оседала на землю, которая стонала, словно живая. Сильные мужчины, захлебываясь болью, в последней надежде призывали маму, и им вторило надрывное ржание искалеченных лошадей.
Спотыкаясь от изнеможения и ведя в поводу измученных коней, по самый круп залепленных бурой грязью, обессиленные воины сходились к знамени барона де Монфора. Возвышаясь над остальными, Симон устало опирался на меч и вытирал пот, заливающий глаза. Он отдал приказ немедленно разыскать тело арагонского монарха — главное доказательство его торжества, — дабы воздать ему королевские почести. Ожидая, когда его распоряжение будет исполнено, де Монфор осматривал измученных рыцарей, залитых своей и чужой кровью, многих хвалил, кому-то обещал особое вознаграждение. И вдруг заметил д’Эспри.
— Габриэль, подойди ко мне! — крикнул барон и, дождавшись, когда тот к нему приблизится, торжественно продолжил: — Весь прошедший год я наблюдал за тем, как ты сражаешься, а сегодня, увидев в бою, понял: мне больше нечему тебя учить. Преклони колено.
После битвы у Габриэля еще гулко стучала кровь в ушах, а понимание важности происходящего его просто оглушало. Он стянул с себя подшлемник и медленно опустился на одно колено. Мокрые от пота волосы облепили его взволнованное лицо.
— Во имя Господа посвящаю тебя, Габриэль д’Эспри, в рыцари. Будь всегда благочестив и доблестен! — Симон увесисто хлопнул новоявленного рыцаря по широкому плечу в знак того, что это последний удар, который тот оставит без ответа.
Барон смертельно устал, однако от его хлопка рослый шевалье все же покачнулся.
— Во имя Господа! — только и смог произнести Габриэль, осенив себя крестным знамением.
Поднимаясь с колена, он улыбался и часто моргал, чтобы скрыть бушевавшие в его груди эмоции. Свершилось самое важное событие в жизни благородного мужчины! Отныне он будет гордо носить меч на поясе, а не притороченным к седлу.
— Монжуа! Сен-Дени! — вырвался боевой клич из сотни мужских глоток.
Амори де Монфор бросился обнимать своего друга и оруженосца — теперь уже бывшего.
Когда-то, вернувшись из Леванта, Симон взял на воспитание двенадцатилетнего сына своего верного вассала д’Эспри (тот погиб на Святой земле) и сделал его напарником, а затем оруженосцем Амори. Будучи храбрым воином, барон решил и из своих воспитанников сделать первоклассных бойцов и выстроил систему их обучения столь жестким образом, что вскоре юноши взвыли. Габриэль был на три года младше сына де Монфора, но поблажек ему никто не делал. Попав на настоящую войну, д’Эспри возблагодарил своего наставника за великолепную школу.
Габриэль и Амори прибыли на юг в 1212 году с очередным пополнением, которое привела вездесущая супруга Симона — Алиса де Монморанси. Возраст Габриэля никого не интересовал, и семнадцатилетнему юноше пришлось воевать наравне со взрослыми. И вот всего год спустя за воинскую доблесть его посвятили в рыцари. Шевалье распирало от гордости.
Теперь они с Амори были на равных и их дружба от этого лишь окрепла. В лагере их шатры всегда стояли рядом, как и нынче вечером.
— Ты знаешь, когда я увидел эту девушку…
— Кстати, как ее зовут?
— Сабина, — с нежностью произнес Габриэль и продолжил рассказ о переполнявших его эмоциях. — Увидев ее впервые, я почувствовал стыд. С кем я — здоровый, сильный мужчина — воюю? С этим хрупким созданием? Вместо того чтобы наслаждаться жизнью, танцевать, влюбляться, путешествовать, она вынуждена ежедневно испытывать страх, ожидая, что вот-вот ворвутся дикие северяне и уничтожат ее привычный мир.
