Действительно, у Митридата всегда были спонтанные планы и обычно он находил способы их осуществлять. Он «воевал с римлянами более 46 лет с переменным успехом», писал историк Юстин. Он испытал «поражение от величайших полководцев Рима только для того, чтобы сделаться в возобновленной борьбе еще могущественнее и снискать еще больше славы, чем раньше». Как заметил Дион Кассий, «сам Митридат не падал духом под бременем несчастий, более веря своим желаниям, нежели силам». Вдохновленный идеей об охране Востока от влияния Рима и мыслью о своем собственном изумительном могуществе, Митридат готовился к войне, которая, как оказалось, стала последней.
Наверное, в это трудное время он часто думал о своих прославленных предшественниках. Дарий посылал шпионов в Италию и намеревался захватить Карфаген, величайшего конкурента Персии в Средиземноморье. Александр, мечтавший о завоевании всей Индии, наталкивался на большие преграды и опасности. Как и его герой, Митридат страдал от тяжелых ран, делился трудностями и сокровищами со своими воинами, «пил из рек, наполненных кровью, переходил потоки по мостам из трупов, спал на траве и соломе, прокладывал путь через снежные горы», претерпевал бури в морях, пересекал засушливые земли. Теперь, несмотря на все поражения, уготованные фортуной, все «осады, преследования, восстания, лишения, бунты определенных народов и поражение царей», Митридат, как и Александр, настроился на «великое предприятие», держался за «большие надежды и отказывался признать поражение»
[516].
Митридат считал, что его просьба мирно управлять родным Понтом была несправедливо отклонена. Поэтому он выбирал из трех вариантов: капитуляция, побег или атака. Принять безоговорочные условия Помпея, пресмыкаясь, как Тигран? Ни за что. Митридат также отказался бежать, но, если он оставался, война с Римом становилась неизбежной. Царь вернулся к своему «ганнибаловскому» плану захвата Италии.
Аппиан назвал эту схему «невыполнимой». Современные историки спорят, была ли это рациональная стратегия или признак отчаявшегося, даже поврежденного ума. Мак-Гинг, проанализировав внешнюю политику Митридата, размышляет, не был ли этот «дико нереалистичный» план изобретен римлянами или Фарнаком, чтобы представить Митридата возможным завоевателем мира. Тем не менее в 74 г. до н. э., когда сенат финансировал кампанию Лукулла, Рим поверил, что Митридат намерен захватить Италию с моря. Римские историки этой эпохи спорили, мог ли Александр Великий стать успешным захватчиком Италии, как Ганнибал. Как мы можем увидеть, Митридат пообещал италийским повстанцам, что придет им на помощь, когда наступит нужное время. Некоторые римляне думали, что его план захвата был вполне осуществимым. В сенате Цицерон утверждал, что Митридат, «потерявший свое войско и из царства своего изгнанный, даже теперь что-то замышляет, находясь в странах, лежащих на краю света»
[517].
Приспособляемость, внезапность и оригинальность были сильными чертами характера Митридата. Дагган, рассматривавший этот план как «потрясающую фантазию одинокого разума», все же отмечал его полную логичность. Из Крыма было легче перейти дружественные земли к устью Дуная. Поход по Дунаю к Альпам был путешествием длиной почти 600 миль (966 км), то есть половиной дистанции, пройденной неутомимыми войсками Митридата от Понта до Колхиды в Пантикапей. После первого препятствия, Железных Ворот в узком ущелье Карпат, пересечение Альп (через гору и перевал Бреннер, 4500 футов (1,4 км) кажется сравнимым со Скифскими Запорами в Кавказских горах. И они оказались бы в землях галлов и этрусков, страдавших от римского гнета. Рейнак также отметил осуществимость плана. Кто мог предсказать, что произошло бы, спрашивает он, если бы внезапно огромная армия из 100 тысяч варваров под предводительством непобедимого и блистательного царя появилась на просторах Северной Италии?
[518]
«Будучи деятелен от природы», писал Кассий Дион, Митридат обдумал свои многочисленные победы и поражения и решил, что «для него нет ничего недостижимого или безнадежного». Если бы он проиграл, «он предпочитал погибнуть вместе со своим царством, сохраняя прежнюю высоту духа, нежели, лишившись царства, жить в унижении и бесславии». Митридат велел своим военачальникам, римским офицерам и Фарнаку готовиться к войне с Италией. Они ввели высокие подати и налоги для того, чтобы компенсировать потерю своего состояния в Понте, начали широкую программу по строительству форта, вербовку рабочих и воинов. К 64 г. до н. э. новая армия Митридата состояла из 6 тысяч боевых подразделений, натренированных по римскому обычаю, и из «великого множества других»: степных кочевников, горцев, стрелков, копьеносцев и пращников. Митридат чеканил монеты хорошего качества; запасался зерном и другим продовольствием; рубил лес на корабли и на осадные машины; основывал фабрики для производства лат, копий, мечей и снарядов; и, наконец, даже убивал тягловых животных, чьи жесткие сухожилия были необходимы для строения катапульт
[519].
Эти военные приготовления обеспокоили и привели в смятение мирное Боспорское царство, которое до сих пор находилось в стороне от войн Митридата. Кроме того, в 64/63 г. до н. э. пугающее стихийное бедствие — сильное землетрясение — стало предвестником изменений. Некоторые вспомнили опустошающее землетрясение, которое предшествовало потере Сирии Тиграном. Землетрясение было описано Дионом Кассием, Титом Ливием и Павлом Орозием: все произошло в то время, пока Митридат принимал участие в празднествах в честь богини Деметры. Эпицентр установить так и не удалось, однако, согласно свидетельству, найденному российскими археологами в руинах Пантикапея, толчки сильнее всего ощущались именно там. По мнению Кассия Диона, землетрясение чувствовалось даже в Риме. Некоторые города-союзники Митридата пострадали от разрушений, что вызвало беспокойство о будущем старого царя
[520].
