Архелай вмешался. Согласно мемуарам Суллы, полководец слезно молил о возможности лично убедить Митридата принять условия договора. «Если мне не удастся, — клялся Архелай, — я наложу на себя руки!» Эта эмоциональная сцена, возможно, была выдумана Суллой, но он послал Архелая вести переговоры с Митридатом
[330].
Вмешиваются Фимбрия и Лукулл
У Митридата на руках были гораздо более сильные карты, чем могло показаться, но разыгрывать свой козырь он должен был аккуратно. Гражданская война в Италии была изнурительной. Сулла отчаянно пытался вернуться, но внезапно осознал, что очутился в новой чрезвычайной обстановке. И сам Митридат был вместе с ним в одной лодке. Развивалась невероятная ситуация. Прежде чем их мировой договор окончательно вступит в силу, на горизонте замаячила странная параллель.
Противник Суллы, Флакк, достиг со своей армией Вифинии. Но, извлекая преимущество из некомпетентности своего начальника, младший офицер Флакка, Фимбрия, возглавил мятеж против пожилого человека. Флакк («Заячьи уши») бежал в столицу Вифинии, Никомедию. Но Фимбрия и его люди преследовали его и обнаружили Флакка, укрывшегося в колодце. Фимбрия отрубил Флакку голову и швырнул ее в море, оставив чайкам тело на берегу.
Римский сенат гневно отказался поддерживать Фимбрию, который был теперь вне закона, но контролировал два легиона. Митридат теперь имел дело с двумя бродячими римскими армиями на своей территории, под командованием полководцев вне закона, заклятых врагов, каждый из которых желал извлечь выгоду из неудачи Митридата. Сулла опасался, что безжалостный Фимбрия, горячая голова, приверженец Мария, украдет его победу над Митридатом, доставшуюся ему так тяжело. Такое непредвиденное развитие событий означало, что Фимбрия был отныне общим врагом и Митридата, и Суллы!
Отрезанный от Рима, Фимбрия отчаянно нуждался в том, чтобы расплатиться со своими войсками богатой добычей. Он остановил свой взгляд на Пергаме. Он отдаст на разграбление дворец Митридата и прославит себя войной с Митридатом. На своем пути Фимбрия разорял страну «как ураган», уничтожая города, отказавшиеся открыть ворота его армии. В Илионе, древней Трое, люди напомнили Фимбрии, что, согласно мифу об основании Рима, Троя была священным городом-прародиной для Рима. Фимбрия сардонически поблагодарил горожан и потребовал открыть ворота. Оказавшись внутри, он истребил мужчин, женщин и детей. Многие укрылись в храме Афины; Фимбрия приказал, чтобы храм был сожжен дотла вместе со всем городом, и разрешил своим людям разбой. Свидетели описывали невероятное зрелище: мраморная статуя Афины осталась стоять среди пепла, оставшегося от ее храма. Плутарх отмечает, что Троя не знала такого сокрушительного разгрома с того момента, как Агамемнон отдал на разграбление город Приама во времена легендарной Троянской войны. В самом деле, Фимбрия торжествующе разглагольствовал о том, что ему понадобилось только десять дней, чтобы сровнять с землей Трою, тогда как у Агамемнона ушло на это десять лет
[331].
Пока Сулла спешил помешать полководцу вне закона, своему сопернику, Митридат выслал войско, которое вел его старший сын, Митридат Младший. Но Фимбрия подстроил ловушку и убил 6 тысяч из конницы Митридата. Фимбрия продолжал двигаться к Пергаму. Стены Пергама были крепки, но после раскрытых недавно заговоров Митридат не мог больше доверять горожанам. Опасаясь, что они могут выдать его Фимбрии до того, как он заключит мир с Суллой на благоприятных условиях, Митридат был вынужден бежать, спасая свою жизнь. Из Пергама он бросился в Питану на побережье. Фимбрия продолжил преследование и осадил Питану.
Как будто бы по сигналу, внезапно появляется Лукулл со своей армадой. Фимбрия приказал Лукуллу блокировать порт Питаны, заперев Митридата, ужасного врага Рима, внутри города. «Ты и я вместе прославимся благодаря этой войне, — обещал Фимбрия, — и подвиги Суллы в Греции будут забыты». Что же произойдет теперь?
Лукулл был предан Сулле; он терпеть не мог Фимбрию, союзника ненавидимого Мария. Лукулл объявил, что его флот принадлежит Сулле. Он отказался блокировать Митридату путь к спасению, чтобы царь мог подтвердить соглашение, разработанное Суллой и Архелаем. Это было чрезвычайно опасное положение. Если бы Лукулл объединился с Фимбрией, Митридату пришел бы конец. Вместо этого Лукулл позволил Митридату сесть на корабль и проследовать от Питаны до Лесбоса. Там Митридат присоединился к флоту Неоптолема и прибыл в Дардан
[332].
Здесь на равнине, недалеко от Трои, в виду обеих армий, в конце 85 г. до н. э. Сулла и Митридат встретились лицом к лицу. Они оба были начеку, но очень желали объявить мир.
Скреплено поцелуем
Каждый из них был опытным «шоуменом» и умел показать товар лицом. Каждый зарабатывал очки пропаганды с помощью ораторского искусства и языка тела, чему были свидетелями тысячи на равнине у Дардана, что было записано для истории Аппианом и Плутархом. Митридат, побежденный, но не разбитый, хотел произвести сильное впечатление. Его сопровождали 200 кораблей Неоптолема, 20 тысяч пехотинцев Дорилая и 6 тысяч кавалерии, и «множество серпоносных колесниц». Свита победителя была куда более скромной: Сулла привел тысячу пехотинцев и 200 всадников.
Митридат в древнем персидском облачении вышел вперед, протянув руку. Сулла, стоя навытяжку в римской военной форме, сухо осведомился, собирается ли Митридат принять условия, одобренные его полководцем Архелаем. Митридат ответил не сразу. «Конечно, — выплюнул Сулла, — просители говорят первыми — молчать могут победители».
Митридат нарушил драматическое молчание, указав на то, что он и его отец были хорошими друзьями Рима. Он начал с обвинений против римских послов, против уполномоченных сената и военачальников за те обиды, которые они нанесли ему, вернув Ариобарзана в Каппадокию, отняв у него Фригию и оставив без внимания нанесенные ему Никомедом оскорбления. «И все это, — сказал он, — они сделали из-за денег, беря их попеременно то у меня, то от них. То, в чем можно было бы упрекнуть большинство из вас, римляне, — это корыстолюбие. Война была вызвана вашими военачальниками, и все, что я совершил для самозащиты, мне пришлось делать скорее по необходимости, чем по своему желанию».
Тут Сулла, перебив его, сказал, что он давно слышал от других, а теперь и сам видит, сколь силен Митридат в красноречии. «Ты вызывал меня сюда совсем под другим предлогом, говоря, что охотно примешь то, что тебе будет предложено; но я, конечно, не побоюсь кратко ответить тебе на твои жалобы. В Каппадокию я лично вернул Ариобарзана, будучи наместником в Киликии: таково было решение римлян; ты со своей стороны послушался нас, хотя ты мог возражать и переубедить нас или уже больше не возражать, раз это было признано правильным. И Фригия была тебе дана противозаконно; и он постановил, чтобы Фригия не платила податей сенату, и сделал ее самостоятельной. Никомед же жалуется, что ты подослал к нему и Александра, чтобы убить его, и так называемого Хреста (Благого) Сократа, чтобы отнять власть; и вот он, ограждая себя ото всего этого, вторгся в твою страну; если же ты в чем-либо потерпел обиду, тебе нужно было отправить послов в Рим и ожидать ответа. У тебя издавна было это предрешено, и, надеясь, что ты будешь господствовать над всей землей, если победишь римлян, ты придумывал эти поводы, чтобы прикрыть свой план. Доказательством этому служит и то, что, еще не воюя ни с кем, ты заключил союз с фракийцами, скифами и савроматами, что ты отправлял посольства к соседним царям, строил корабли, созывал и кормчих, и штурманов. Твой коварный замысел уличается главным образом временем твоего выступления: когда ты заметил, что Италия отпала от нас, ты подстерег момент, когда мы были заняты всем этим, и напал на Ариобарзана, Никомеда, галатов и Пафлагонию, напал на Азию, нашу собственную область. Все это доказывает всю твою жестокость, все твое нечестие и всю глубину ненависти к нам».
