Книга Мельмот Скиталец, страница 179. Автор книги Чарлз Роберт Метьюрин

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Мельмот Скиталец»

Cтраница 179

* * *

День этот настал. Элинор встала очень рано; радостно звонили колокола, так же радостно, как они уже звонили когда-то; собралось такое же множество гостей, все были так же веселы, как тогда, когда приезжали на ее свадьбу. Она увидела, как сверкают кареты, услышала, как множество местных жителей приветствуют жениха и невесту восторженными возгласами; ей казалось, что она уже видит робкую улыбку Маргарет и сияющее лицо того, кто некогда был ее женихом.

Вдруг все смолкло. Она поняла, что свадебная церемония продолжается, потом – что она окончилась, что неотвратимые слова уже произнесены, что союз уже заключен! Снова послышались восторженные приветствия – это означало, что процессия возвращается в замок. Блеск экипажей, роскошные одежды всадников, шумная толпа арендаторов окрестных земель – все это она видела своими глазами.

* * *

Когда все уже окончилось, Элинор случайно бросила взгляд на свое одеяние, – оно было белое, как подвенечный наряд. Содрогнувшись от ужаса, она тут же переоделась в траур и отправилась, как ей казалось, в свое последнее путешествие.

Глава XXXII

Fuimus non sumus [139].

Приехав в Йоркшир, Элинор узнала, что тетка ее умерла. Она пошла к ней на могилу. Во исполнение ее последней воли покойную похоронили возле окна молитвенного дома диссидентов и на могильной плите вырезали ее любимые слова: «Тем, кого он предвидел, он начертал их предназначенье…» и т. п., и т. п. Элинор постояла какое-то время у могильного холмика, но ни одна слеза не скатилась из ее глаз. Эта противоположность такой строгой, полной лишений жизни – и смерти, исполненной таких надежд, обреченных на молчание человеческих чувств – и заговорившей полным голосом могилы раздирала ей душу, и так было бы с каждым, кто упивался человеческой страстью и вдруг обнаружил, что пил ее из разбитой чаши.

Со смертью тетки Элинор стала жить еще более замкнутой жизнью, если только это вообще было возможно, и уклад этой жизни был теперь отмечен еще большим однообразием. Она делала много добра жителям своей округи, но посещала она только их дома и больше нигде не бывала.

* * *

Часто можно было видеть, как она подолгу взирает на ручей, пробегающий в дальнем конце ее сада. Так как она совершенно потеряла способность радоваться природе, то естественно было предположить, что к этому немому и мрачному созерцанию ее влечет нечто другое, и служанка ее, беззаветно преданная своей госпоже, неотступно за ней следила.

* * *

Из этого состояния оцепенения и отчаяния, одна мысль о котором способна привести в содрогание того, кто когда-либо его испытал, ее вывело письмо Маргарет. За это время она получила от нее уже несколько писем, но ни на одно из них не ответила (что, вообще-то говоря, нередко случалось в те времена), но это письмо она тотчас же распечатала, прочла с чрезвычайным интересом и приготовилась немедленно дать на него ответ – и не словом, а делом.

Всегда такая бодрая и жизнерадостная, Маргарет на этот раз совершенно пала духом. Она сообщала, что скоро должна разрешиться от бремени, и настоятельно просила любимую сестру поддержать ее в это опасное для нее время. Она добавляла, что мужественная и самоотверженная забота о ней Джона Сендела за все эти месяцы тронула ее сердце больше (если только это вообще возможно), нежели все прежние свидетельства его любви к ней, но что она не хочет согласиться с тем, чтобы он ради нее отказывался от всего, к чему привык, и чтобы он оставил свои сельские развлечения и поездки к соседям; что она тщетно старалась уговорить его поменьше времени проводить у постели, где она лежит, переходя от надежды к отчаянию, и что она надеется, что приезд Элинор повлияет на него и он уступит ее просьбе, ибо поймет, что для нее в ее положении важнее всего именно женская забота и что близкая подруга ее юности сможет ухаживать за больной все же лучше, чем даже самый любящий мужчина.

* * *

Элинор тут же отправилась в путь. Чистота ее чувств создавала непроницаемую преграду между ее сердцем и существом, к которому стремились все ее помыслы, и встреча с тем, кто был теперь женат, да еще женат на ее сестре, страшила ее уже не больше, чем если бы речь шла о ее родном брате.

Она приехала в замок. Родовые схватки уже начались; все последнее время Маргарет чувствовала себя очень плохо.

Тяжелое состояние ее усугублялось чувством большой ответственности: все ведь ожидали появления на свет наследника рода Мортимеров, и от напряженности этого ожидания ей никак не могло стать легче.

Элинор склонилась над ее изголовьем, припала своими холодными губами к горящим губам страдалицы и начала за нее молиться.

Первая медицинская помощь в этих местах (к которой в подобных случаях прибегали тогда очень редко) обходилась очень дорого. Вдова Сендел не допустила никого до роженицы, а сама оставалась в соседней комнате и все время расхаживала из угла в угол в неизъяснимой и так никому и не изъясненной муке.

Два дня и две ночи прошли в надежде, которая то и дело сменялась отчаянием; на десять миль в округе во всех церквах звонари не ложились спать; арендаторы толпились вокруг замка, выказывая его владельцу свое искреннее и сердечное участие; соседние помещики ежечасно посылали нарочного узнать о здоровье Маргарет. Роды, происходившие в знатной семье, были в те времена важным событием.

Наконец они наступили: роженица разрешилась от бремени двумя мертвыми близнецами, да и молодой матери их оставалось жить считаные часы. Но в эти последние часы жизни Маргарет выказала то благородство духа, какое было присуще всем Мортимерам. Холодеющей уже рукой она нащупала руку своего несчастного мужа и заливающейся слезами Элинор и соединила их движением, смысл которого сестра ее во всяком случае поняла: она молила их соединиться навеки. Потом она попросила, чтобы ей принесли мертвых младенцев; просьбу ее исполнили, и говорят, что из слов, произнесенных ею в эту минуту, можно было понять, что, не будь они наследниками рода Мортимеров и появление их на свет – столь важным событием и средоточием ее давних надежд, ожидание их не повлекло бы за собой такого напряжения сил да и, может быть, сама она осталась бы в живых.

По мере того как она говорила, голос ее ослабевал, а взгляд тускнел; последним, на кого она его направила, был избранник ее сердца; она уже ничего не видела, но все еще ощущала его объятия. Но спустя мгновение руки его обнимали уже мертвое тело!

Содрогаясь от неизбывного горя, – а для мужчины оно бывает еще мучительнее оттого, что он старается не дать ему волю, – молодой вдовец кинулся на кровать, которая вся затряслась под его неистовыми корчами, а Элинор, позабыв обо всем и ощущая только внезапную и непоправимую катастрофу, вторила его глубоким прерывистым рыданиям, как будто та, по ком она сейчас плакала, не была единственной помехою ее счастью.

* * *

Из всех, кто в этот тягостный день оплакивал в замке умершую, громче всех голосила вдова Сендел; плач ее переходил в крики, горе – в отчаяние. Бросаясь из комнаты в комнату как безумная, она рвала на себе волосы, выдирая их с корнем, и призывала на свою голову самые страшные несчастья. В конце концов она проникла в помещение, где лежала покойница. Испуганные ее безумным видом слуги пытались не пустить ее туда, однако им не удалось ее удержать. Она ворвалась в комнату, блуждающими глазами оглядела недвижное тело и собравшихся вокруг него погруженных в немоту людей, а потом, кинувшись в ноги сыну, призналась, что виновата перед ним, и рассказала ему, какую сеть интриг она сплела, причинив непоправимое зло.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация