Книга Мельмот Скиталец, страница 182. Автор книги Чарлз Роберт Метьюрин

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Мельмот Скиталец»

Cтраница 182

– Подойдите поближе, – едва слышно попросил Мельмот, – еще ближе. Я умираю… Вы хорошо знаете, как прошла моя жизнь. Я повинен в великом ангельском грехе: я был горд и слишком много возомнил о силе своего ума! Это был первый смертный грех – безграничное стремление к запретному знанию! Я умираю! Я не прошу вас творить надо мной какие-либо обряды; я не хочу слушать слова, которые для меня ничего не значат или которым я сам не хочу придавать никакого значения! Не смотрите на меня с таким ужасом, я послал за вами, чтобы вы мне здесь торжественно обещали, что скроете от всех мою смерть. Пусть ни один человек на свете не узнает ни того, что я умер, ни того, где и когда это было.

Голос его звучал отчетливо, а в движениях была сила, и я никак не мог допустить, что он в таком тяжелом состоянии.

– Не верится мне, – сказал я, – что вы умираете: голова у вас ясная, голос твердый, говорите вы связно; невозможно даже представить себе, что вы так больны.

– Хватит ли у вас терпения и мужества, чтобы убедиться, что все, что я говорю, правда? – спросил он.

Я ответил, что терпения у меня, разумеется, хватит, что же касается мужества, то я обращусь за ним к существу, которое я слишком чту, для того чтобы произносить при нем его имя.

В ответ он только улыбнулся страшной улыбкой, значение которой я слишком хорошо понял, и указал на часы, находившиеся в ногах кровати.

– Заметьте, – сказал он, – часовая стрелка стоит на одиннадцати, и я сейчас в здравом уме, могу ясно выразить свои мысли и даже вид у меня здорового человека. А через час вы увидите меня мертвым!

Я сел у его изголовья; мы оба с ним стали следить за медленным движением стрелок. Время от времени он что-то еще говорил, но заметно было, что силы его слабеют. Он настойчиво повторял, что я должен все сохранить в глубокой тайне, что это в моих интересах, и вместе с тем намекал, что мы с ним, может быть, еще и увидимся. Я спросил, почему он решил доверить мне тайну, разглашение которой столь опасно, в то время как ему ничего не стоило ее сохранить. Ведь если бы я не знал, жив он или нет и где он находится, я, разумеется, не узнал бы и того, где и при каких обстоятельствах он умер. На это он мне ничего не ответил. Как только часовая стрелка подошла к двенадцати, лицо его переменилось, глаза потускнели, речь сделалась невнятной, челюсть отвисла; дыхание прекратилось. Я поднес к его рту зеркало – оно не запотело. Я взял его руку – пульса не было. Прошло еще несколько минут, и тело совершенно остыло. После этого я еще оставался в комнате около часа – за это время не произошло ничего, что позволяло бы думать, что жизнь к нему возвращается.

Печальные события в нашей стране заставили меня надолго задержаться за границей. Я побывал в различных частях континента, и, куда бы я ни приезжал, до меня всюду доносились слухи, что Мельмот жив. Слухам этим я не верил и вернулся в Англию в полной уверенности, что он умер. Но ведь не кто иной, как Мельмот, прогуливался и говорил с вами в последний вечер, когда мы с вами виделись. Я видел его собственными глазами и так ясно, что сомнений и быть не может. Это был Мельмот собственной персоной, такой, каким я знал его много лет назад, когда волосы мои были еще темными, а походка твердой. Я за эти годы постарел, а он все такой же; можно подумать, что время боится к нему прикоснуться. Невозможно даже представить себе, какие средства, какая сила дает ему возможность продолжать эту посмертную, сверхъестественную жизнь, остается только допустить, что страшная молва, сопровождавшая его всюду на континенте, верна.

Побуждаемая страхом и ненасытным любопытством, Элинор стала допытываться, что это за молва; однако ужасы, которые ей самой случилось изведать, позволяли ей уже строить догадки о том, что это могло быть.

– Не пытайтесь проникнуть глубже, – сказал священник, – вы и так уже знаете больше, чем людям дано было услышать и уразуметь. Достаточно того, что божественная сила помогла вам отразить нападения злого духа; искус был мучителен, но вы восторжествуете над ним. Если враг станет упорствовать в своих попытках, помните, что он уже был отвергнут среди ужасов тюрьмы и виселицы, среди криков сумасшедшего дома и костров Инквизиции; что ему еще предстоит быть побежденным противником, с которым, как он думал, ему легче будет справиться, – со слабым, разбитым сердцем. Он исколесил землю от края до края в поисках жертв, ища, какою душою еще завладеть, и, однако, не поживился добычей даже там, куда, кажется, мог устремиться за ней со всей присущей ему сатанинской жадностью. Да будет же нашей славой и венцом радостей наших, что даже слабейший из противников оттолкнул его, ибо владел силой, которая всегда будет побеждать его силу.

* * *

Кто эта постаревшая женщина, которая с трудом поддерживает изможденного больного, а сама не меньше него на каждом шагу нуждается в помощи? Это по-прежнему Элинор, она ведет под руку Джона. Они идут все по той же тропинке, только сейчас уже другое время года, и перемена эта как будто сказалась и на состоянии природы, и на душах людей. Они идут сумрачным осенним вечером; речка, текущая рядом, потемнела, и вода ее сделалась мутной; слышно, как ветер завывает среди деревьев; сухие пожелтевшие листья шуршат у них под ногами. Два эти существа больше уже не общаются друг с другом, ибо один из них уже ни о чем не думает и редко что-нибудь говорит!

Неожиданно он знаками объясняет ей, что хочет посидеть; она не перечит ему и сама садится с ним рядом на поваленное дерево. Он склоняет голову ей на грудь, и она чувствует, смущенно и радостно, теплоту стекающих на нее слезинок, впервые за долгие годы; едва ощутимое, но сознательное пожатие руки кажется ей признаком того, что к нему возвращается разум; затаив дыхание, она с надеждой следит за тем, как он медленно поднимает голову и устремляет на нее взгляд… Господь утешитель, взгляд его осмыслен! Этим необыкновенным взглядом он благодарит ее за всю заботу о нем, за долгий и трудный подвиг любви! Губы его приоткрыты, он пытается что-то сказать, но давно уже отвык произносить звуки человеческой речи, и ему это не удается; он пытается снова и опять терпит неудачу; силы его иссякают, глаза закрываются, последний тихий вздох проливается на грудь той, которая верила и любила.

Прошло еще немного времени, и Элинор могла сказать тем, кто стоял у ее одра, что умирает счастливой, ибо он узнал ее еще раз! Последнее движение ее было исполнено особого смысла: она торжественно прощалась им со священником. И тот понял этот знак и ответил.

Глава XXXIII

Cum mihi non tantum furesque furaeque suetae

Hunc vexare locum, curae sunt atque labori;

Quantum carminibus quae versant atque venenis

Humanos animos [140].

Гораций

– Ума не приложу, – сказал себе дон Альяга, продолжая свой путь на следующий день, – ума не приложу, чего ради этот человек навязывает мне свое общество, пристает ко мне со всякими рассказами, которые имеют ко мне не больше отношения, чем, скажем, легенда о Сиде, и в которых, может быть, так же мало правды, как в «Песни о Роланде»; теперь вот он едет рядом со мной весь день, и можно подумать, что он хочет искупить прежнюю свою непрошеную и надоедливую говорливость: он ни разу даже и рта не открыл.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация