– И ты знаешь зоопарк?
– Да, мама работает рядом.
Под мостом Риджент-Парк-роуд Сэм услышала слева долгое приглушенное урчание или, скорее, рык, доносящийся из покрытой снегом листвы за решеткой. Справа вверх по каналу шла баржа, но и только, никого, кроме них, не было.
«Куда же подевались люди?» – недоумевала Сэм, озираясь.
Казалось, жители покинули город, словно какой-то безмолвный катаклизм создал воронку, втянувшую остаток населения. Это ощущалось особенно по тишине. Ни шепотка. Слышно было, как падают снежные хлопья.
У Овал-роуд они увидели кордон полицейских в желтых флуоресцентных жилетах; ближайший махал руками, делая им знак подойти.
– Вы ничего не видели? – спросил он не без нервозности.
Сэм обратила внимание на их осунувшиеся лица, как будто они были пришиблены скверной новостью. Один из них стоял в стороне, на голове капюшон, в руках оружие, вот-вот откроет огонь. Хан остановился, залюбовавшись облачением ниндзя, карабином с оптическим прицелом, пальцем на спусковом крючке, напряженным в боевой готовности телом.
– Гениально! – выдохнул Хан, задрав голову к Сэм.
– Из зоопарка сбежал тигр, – объяснил дежурный офицер. – Квартал оцеплен. Настоятельно рекомендую вам перейти канал, – добавил он, указав на мостик за своей спиной.
Затрещала его рация. Он коротко ответил, отправил двух человек к шлюзам. Потом, обнаружив, что девушка с мальчишкой еще здесь, сделал им знак поторопиться. Встревоженная Сэм подавила дрожь и крепче сжала руку мальчика.
– Это не тигр, – поправил Хан, когда они отошли подальше. – Это тигрица. Я даже могу сказать, что это белая тигрица, единственная, которая живет в зоопарке.
– Откуда ты знаешь? – спросила Сэм, удивленная его спокойствием. – Ты ее видел?
– Нет, но…
– Что?
– Если я тебе скажу, ты мне поверишь?
Она остановилась.
– Конечно, Алмаз, если ты говоришь правду.
– Я назвал тебе мое имя, а ты нет, – заметил он.
– Верно. Приношу свои извинения. Меня зовут Саманта Гёз. Ты можешь звать меня Сэм, если хочешь.
Он обдумал ее предложение.
– Нет, мне больше нравится Саманта. Это красивее, ведь правда?
– Да, – признала она, – ты прав. Я согласна.
Какой занятный мальчуган. Он вдруг заговорил серьезно, почти нравоучительно. Указал подбородком на королеву, которая продолжала улыбаться. Сэм кивнула, призывая его продолжать.
– Королева умерла, ее душа отлетела. Ты знаешь, что, когда человек умирает, он превращается в животное? Ну вот, а королева, когда умирает, превращается в тигрицу. А эта королева, королева Англии, великая королева, самая великая на свете, превращается в белую тигрицу. Теперь ты мне веришь?
Сэм колебалась. Надо было отвечать. Соврать ему было трудно.
– Гм…
– Ничего, – сказал Хан через несколько секунд, пожав плечами, – ты мне всё равно нравишься.
– Еще далеко? – спросила она.
Он не ответил, взбираясь по лестнице на мостик.
По дороге они видели другие группы полицейских, которые прочесывали берега.
Над ними пролетел вертолет. От ветра по воде пошли круги. В открытой боковой дверце сидел снайпер, высунувшись наружу.
– Идиотизм, – сказал Хан. – Ее нельзя убить, это же дух. Она бессмертна.
Рынок Камден был оцеплен. Полицейские сдерживали горожан по периметру на берегах канала, подступы к которому перекрыли. То и дело подъезжали новые полицейские машины с включенными мигалками, но сирены не гудели.
Хан заметил на крышах еще двух снайперов. Он указал на них Сэм, гордясь, что высмотрел их. Сэм куда меньше нравилась вся эта полицейская суета. Это напоминало государственный переворот, только будто извиняющийся. Силы были развернуты немалые, но ходили они на цыпочках, и от этой атмосферы ей было не по себе. В конце концов, так сменяет одна эпоха другую, один режим другой. Вас не пускают под тем предлогом, что из зоопарка убежал зверь, вы повинуетесь не раздумывая… и просыпаетесь слишком поздно. В другой стране, с другими законами.
Сэм и Хан вышли из запретной зоны, и зеваки вытягивали шеи, разглядывая их. Еще немного – и их объявили бы героями, чудом спасшимися из когтей смерти.
Какой-то турист заснял их: идет красивая девушка с чертами таитянки, а впереди вышагивает ее маленький паж в балахоне до колен, бережно держащий перед собой, как идола или святыню, пластмассовую фигурку королевы.
Они шли, и толпа расступалась перед ними.
Тротуары были полны опечаленных людей. Они звонили, просматривали почту и новостные сайты, набирали сообщения и твиты. Если говорили между собой, то вполголоса. И тут Сэм поняла, что Хан ничего не выдумал. Королева действительно умерла.
Группки любопытных толпились у каждой витрины, где был экран. Везде одни и те же программы показывали кадры с умершей королевой: юная королева с Черчиллем, королева на своей свадьбе, королева на своей коронации, королева принимает парад, королева в Индии, королева на своем юбилее… И каждые пять минут, как рефрен, один и тот же кадр: королевский лакей в трауре, одинокий и торжественный, заснятый издали на выходе из Букингемского дворца, потом он же, крупным планом, степенно идет к монументальному порталу, чтобы вывесить скорбное объявление в черной окантовке.
Беспощадный зум на вписанное имя.
Не оставляющий никаких сомнений.
Именно эти кадры всякий раз вызывали рыдания.
– Ты был прав, Алмаз, – прошептала Сэм, – извини меня.
– Ничего, – ответил Хан. – Ты же не знала.
Он по-прежнему держал перед собой статуэтку с пластмассовой улыбкой. В каком-то смысле, рассекая воздух своей крошечной ручкой в перчатке, как щеткой дворников, королева открывала им путь. У Хана был такой серьезный вид, он так проникся властью, которой она их наделила, что на них оборачивались. Одни склоняли головы в знак скорби, другие коротко крестились, а некоторые улыбались, в последний раз видя августейшую особу, приветствующую свой народ. Находились и такие, что хотели потрогать ее пальцами. Одна женщина даже провела рукой по волосам мальчика.
Сэм больше ничему не удивлялась. Она лишь пожинала плоды благоговения, распространяемого их процессией во главе с ее маленьким спутником. Искать логическое или рациональное объяснение событиям она давно перестала.
Сбивающиеся с курса самолеты, улетающие тигры, снег в апреле и полиция на каждом углу, вертолеты со снайперами и маленький беглец, шагающий со своей сувенирной святыней, точно карнавальный епископ… То, что случилось, казалось, произошло в другом измерении. Смерть королевы словно остановила ход времени и жизнь людей. Это было цунами чувств, огромная волна, слизнувшая больше полувека истории.
