– Никогда никому этого не говори, – заклинала его Нур. – Никому, мой Яхонт! Нас обоих примут за сумасшедших.
– Я знаю, мама Нур, не волнуйся. Это наш секрет.
Найджелу и Гарди пришлось закрыть дело. Им было трудно смириться с этим провалом в их безупречной карьере, однако все версии, которые они разрабатывали, уперлись в тупик. Коллеги прошлись по списку бывших учеников, допросили еще два десятка человек – соседей, поставщиков, социальных работников, даже парикмахершу и маникюршу, приходивших на дом, – и всё впустую. Особенно расстроился Найджел. У Гарди, судя по всему, были более приятные заботы: например, пойти в уютный ресторан с неким Уинстоном, который выглядел двинутым, да таким и был, к вящему удовольствию молодой женщины.
Однажды утром в их офисе зазвонил телефон.
– Это из лаборатории, – сказала Гарди. – Ты подойдешь?
Найджел взял трубку и выслушал собеседника, качая головой и насупившись.
– Ну? – спросила Гарди.
– Это из лаборатории, – вздохнул он, повесив трубку.
– Кроме шуток, я, кажется, сама тебе сказала!
Найджел сидел пришибленный, как если бы упавшая с седьмого этажа балка выбрала его макушку местом вынужденной посадки.
– И? – не унималась Гарди.
Он наклонился к ней и перешел на шепот, чтобы не услышали коллеги.
– Странная штука, которую мы нашли при первом осмотре…
– Какая штука?
– Волосок, помнишь?
Гарди напрягла память, но волосок уже стал в ее сознании чистой абстракцией. Она не помнила в точности ни его толщины, ни цвета, только приблизительно припоминала длину. Она нетерпеливо кивнула.
– Это волосок из усов, – прошептал Найджел.
– Такой длинный! – удивилась Гарди. – Они уверены?
– Волосок из усов тигра, – уточнил Найджел в полной растерянности.
* * *
У Элиота была назначена встреча с Мэдди в Музее Виктории и Альберта
[23]. Старушку в ее кресле с электромоторчиком высадили у входа, и она ждала его уже добрых десять минут. Она немного корила себя за то, что пользуется жадностью мальчика до малейших сведений о Саманте, но разве у нее был выбор?
Наконец она увидела его, он шел к ней рысцой, явно очень недовольный.
– Добрый день, Элиот. Вы уверены, что вас не затруднит меня прогулять?
– Я, знаете, немало прогуливал отца под конец его жизни, – сказал Элиот, переводя дыхание. – Я привык катать кресло.
– Понятно, – ответила она, смеясь. – Будем надеяться, что я еще поживу, если вы не против. И можете убедиться сами, это кресло ведет себя как машина.
– Мне, честно говоря, скучно смотреть костюмы. Это скорее для девчонок, вы не находите? Если хотите, пойдем лучше в Музей естественной истории, это рядом, через улицу. Там мегаскелет кита висит в нефе – суперское зрелище. И реконструкции динозавров, лучше настоящих.
– Мой дорогой Элиот, я не была на выставках целую вечность и даю себе труд, только когда это действительно того стоит. Вы знаете Стенли Кубрика?
– Впервые слышу.
– «Цельнометаллическая оболочка»? «Сияние» с Джеком Николсоном?
Элиот покачал головой.
– Неважно, – сказала она, помахав билетами. – Идем.
Элиот рвал и метал. Он не мог понять: то ли Мэдди не доверяет ему, то ли просто забавляется за его счет. Ну что ей стоит дать ему адрес Сэм? Да ничего! Он нехотя дал увлечь себя в сценографию, развернутую вокруг имени режиссера. Каждый фильм был обозначен новой декорацией, погруженной в полумрак, где выделялись еще более темные ниши, в которых виднелись костюмы и аксессуары в разном освещении. Кадры плыли на экранах из обрезков тюля, отделяя периоды творчества режиссера. Словно сквозь мираж они двигались от фильма к фильму. Растроганная Мэдди воскликнула:
– «2001: Космическая одиссея»! Моя первая стажировка. Я работала над первым эпизодом, «Заря человечества».
Она показывала на человека-обезьяну, он стоял с костью в руке в пустыне среди камней, а над ним шел фрагмент фильма под аккомпанемент «Так говорил Заратустра» Рихарда Штрауса.
Элиот приблизился, чтобы лучше разглядеть костюм и латексную маску. Морда как у орангутанга, воспроизведенная до мельчайшей морщинки, и длинная спутанная шерсть, черная, как у шимпанзе.
– Вау, как настоящий! Обалдеть.
– Вы себе не представляете, сколько часов потрачено на эти костюмы, чтобы придать им естественный вид тела обезьяны. Кубрик всё проверял сам, пришлось искать настоящих акробатов, актеров, способных подражать обезьянам и так же двигать руками. И ведь можно было поверить, что их руки действительно длиннее! Я была ненамного старше вас, Элиот, но всё помню, как будто это было вчера. Мы работали день и ночь с невообразимым рвением. А потом были долгие поиски костюмов для астронавтов. Вы не видели этот фильм?
– Нет, мне это ничего не говорит.
– Я непременно подарю вам диск. Это одно из первых появлений на экране искусственного разума, компьютера HAL 9000. Кубрик на несколько лет опередил всё научно-фантастическое кино.
Мало-помалу Мэдди заразила Элиота своим энтузиазмом. Она довольно быстро прошлась по костюмам и аксессуарам к «Заводному апельсину».
– Тогдашняя пресса бушевала, обвиняя Кубрика в апологии бессмысленного преступления. Фильм был снят с афиш, режиссеру угрожали смертью, ему пришлось бежать со всей семьей в Ирландию. Кубрик не был чудовищем, напротив, но он считал, что некоторые темы можно затрагивать только так, чтобы зрителю стало не по себе.
Затем она надолго задержалась у костюмов к «Барри Линдону», попутно дав Элиоту урок истории.
– Видите, по одной только форме этой треуголки…
– Чего-чего?
– Треуголки. Это головной убор, если загнуть поля к середине, он складывается, образуя три угла. Но форма со временем менялась, я, только взглянув на нее, могу вам сказать, какого года это мода, 1760-го или 1780-го. То же и с одеждой, обувью, прическами… Наша одежда говорит о нас, о наших привычках, о нашей эпохе, Элиот. Это неисчерпаемый источник удивления и несравненный ресурс, чтобы воплотить персонажа! Вы поглядываете на девушек, я полагаю?
Элиот кашлянул.
– Не на всех.
– Можете описать мне Саманту?
– Она… очень красивая. У нее черные кудрявые волосы, очень длинные. Она…
– Как она одета?
