Вдруг Ладислава вспомнила, что задолжала сыщику послание.
– Вам привет от М. Гринта, – весомо пробарабанила Найт, патриарх неспешных кодов и сокращений.
– Ах, Майверус! Прекрасный человек, который верит, что я душка!
– Он сказал – все верят.
– Не все. Вот доктор Морган, например, смотрит на меня свирепо. Чует конкурента в сердцах студентов. Хм. Кстати, вот и идея!
За дверью воцарилась тишина.
– Мастер Г.-Халла?
Девушка откашлялась и постучалась уже всерьез:
– Мастер Голден-Халла, вы там?
Луч солнца погладил ее по голове: эх, милая…
Ладислава встала и приоткрыла дверь. Коридор уже был пуст.
– Он что, побежал чинить проблемы Белому Доктору? – ужаснулась Найт.
Но нет: честолюбивый Берти побежал вписывать мастера тайн в ряды Дружелюбно Настроенных Персонажей.
Потому что он в конкурентов не верил. Вообще. Только в партнеров. В бесконечные игры и сговоры людей перед лицом той силы, которую Голден-Халла никак не мог познать, но в которой ощущал врага – настоящего своего врага, единственного, каковым ни один человек никогда не мог оказаться. Разве что убийцы – пепловы убийцы всех мастей были агентами злодея, его мелкими сошками – и поэтому Берти стал сыщиком, поэтому он вылавливал их в пруду жизни и брезгливо сдавал в ведра тюрем…
Врагом Голден-Халлы была сама смерть. И только она. А вот с Морганом можно попробовать подружиться!
Часы на Башне Алого Ордена пробили половину восьмого. Сыщик бежал к бильярду.
* * *
– Фрэнсис, а здесь есть перила? Вдруг я упаду?
– Не упадешь: я держу. Перила тоже есть, но я надежней. – Близнец с сомнением посмотрел на ржавые, трухой осыпающиеся поручни и покрепче сжал руки Ладиславы.
На глазах у девушки была маска для сна, привезенная из Саусборна: «Военный Университет Саусборна: спи спокойно, кадет!» (С «душевной» надписью, конечно, погорячились, но, когда пошли первые шуточки на эту тему, университетские портнихи уже сшили двести штук и успели раздать всем студентам в честь поступления. Маска была удобная, впрочем. Ладислава носила ее до сих пор, который год.)
– А долго осталось идти?
– Меньше минуты.
Фрэнсис заранее приметил воздушный мостик – горбатый, легкий и длинный, как паучья лапка, – и теперь аккуратно вел по нему подругу.
Перекинутый на высоте седьмого этажа, мост соединял Хромую башню и Башню Сонного Соловья, расположенную далеко в Рассветном крыле. Это был воистину гуттаперчивый мост, и Фрэнсис подозревал, что построен он скорее благодаря магии, чем физике, – иначе б точно проломился в середине.
Признаться, после пыточного спецкурса Винтервиллю очень хотелось отменить свидание и просто лежать, глядя в потолок, радуясь, что тысячи магических игл больше не прошивают тело, а сущность внутри не просит разрушений, но…
«Что бы ни говорила Тисса, влюбленность полезна, – рассудил Фрэнс. – Плюс, дав слабину единожды, я не удержусь от нее завтра. И послезавтра. И вообще. Так я чурбаном каким-то стану».
Поэтому, шустро замазав огромные синяки под глазами кремом, утащенным у сестры, Фрэнсис явился по душу Найт.
Уже давно стемнело. В Рассветном крыле один за другим гасли огни. Оставался свет только в трех местах: классе зельеварения, библиотеке и преподавательской комнате отдыха.
– Сейчас будет красиво, – пообещал Фрэнсис, останавливая Найт и протягивая руки к ее лицу, чтобы снять маску.
* * *
– Ух ты!
Глаза и рот госпожа Найт открыла одновременно.
Серединка горбатого моста – он, кстати, назывался Мостом Весеннего Шепота – висела над угодьями Бури, как королевская ложа – над амфитеатром. Идеальный обзор.
Авансценой служил внутренний двор, разделенный на квадраты, цветные, как поля Калландии, долины мельниц. По бокам каменными кулисами стояли башни Рассветного и Полуночного крыла. Дальше, уже за воротами академии, брала разбег поляна, усыпанная светящимися цветами. Передней декорацией был холм с мерцающими зубьями Этерны и мрачной громадой древней обсерватории. Задником – море, нашептывающее, как дурман, издалека. Облака над ним болтались и качались, будто подвешенные на театральные колосники. Луна была софитом.
Или нет: скорее – примой, чей серебряный подол тянулся от горизонта и бросал россыпь искр к подошве холма.
– Это очень красиво, – оценила Найт.
– Ага. Только ты не туда смотришь, – усмехнулся Фрэнсис и, ловко приобняв ее за плечи, аккуратно повернул лицом к Пугливой башне справа по курсу.
От Фрэнсиса пахло миррой, миндалем и слегка ванилью. Морской ветер подбросил парфюм Ладиславе под нос: ознакомься.
Девушка посмотрела, куда указывает близнец.
Пугливая башня – дом библиотеки, зелий и колонны-хребта – вырастала из главного корпуса, как стебель, и днем ничем не отличалась от сестер.
– Но сегодня полная луна, – пояснил Фрэнсис. – И в ее свете все преображается.
И действительно… Вся башенка, как заплатками, была покрыта гербами, невидимыми на солнце. Большие и маленькие, разных форм, воткнутые меж окон и распластавшиеся на пол окружности, они ярко горели. И – более того – двигались, шевелясь в легком колдовском тумане. Ожившая пляска картин.
– Вау!
На гербах были изображены дивные создания. Те же самые, что и на красочном потолке главного холла. Вот единорог бьет копытом. Вот грызген хихикает, тянет в рот рыбеху. Вот шарик-птица-иррин перепрыгивает с ноги на ногу и раздувается, готовясь петь.
Вот…
Ладислава вздрогнула. По спине пробежал холодок, будто острым когтем провели. Герб, вызвавший это чувство, был спрятан далеко внизу, в темном углу башни, где она смыкалась с соседней.
На эмблеме было страшное существо… Монстра изобразили мелкими, злыми штришками: чернильно-черными. У существа были оленьи рога, плоская морда с двумя провалами глаз, острые ветви вместо рук и будто ящериные ноги, выглядывающие из-под драного плаща. Вокруг него плясала в лунном свете какая-то шелуха… Хлопья пепла, что ли…
– Удивительный эффект, да? Гербы видно только с этого мостика, – улыбнулся Фрэнсис, в это время мирно любовавшийся королем келпи, бьющим копытами по воздуху.
Найт с трудом отвела взгляд от монстра.
Рядом с ним, в том же темном углу, были нарисованы еще несколько: безглазое чудище с ртом во всю голову; девушка со вторым лицом на животе; нечто, похожее на гротескный скелет осла.
Все они как будто принадлежали иному миру.
Как-то незаметно случилось так, что рука впечатленной Ладиславы оказалась в руке Фрэнсиса. Винтервилль удивился, не заметив причины, но тотчас в ответ ободряюще пожал ладонь девушки. И не стал ее отпускать.
