— Вот так-то, товарищи, — главный технолог расстегнул пуговицу на пиджаке, сильно вздохнул и застегнул опять. — Это на сегодняшний день первоочередная задача. Как решить, пока не знаем.
Сергей Ильич подсел к столу, пристроил тубус и папку.
— Решать нужно оперативно и быстро, по-коммунистически, — внушительно изрёк моложавый человек в кителе.
Сергей Ильич видел его впервые и от мгновенно возникшей неприязни сказал:.
— Оперативно и быстро — это одно и то же.
Человек в кителе ему не понравился, да и лихорадка усиливалась, будь она неладна! Сергей Ильич чувствовал её вкрадчивое, неумолимое движение. Вот-вот заполнит всего Сергея Ильича, для мыслей, для дела не останется места.
— А вы что предлагаете, товарищ? — спросил человек в кителе довольно миролюбиво. — Тянуть и медлить?
— Тянуть и медлить — это одно и то же, — повторил Сергей Ильич, и кто-то из соседей ощутимо пнул его ногой под столом. От пинка начальник КБ немного покачнулся.
— Эээ… — протянул главный инженер, — ты, Сергей Ильич, того… к словам не цепляйся. Товарищ генерал за дело болеет, не просто так говорит.
— Генерал Гицко, — представился китель. — Вы опоздали, мы с вами и не познакомились!
— Новый начальник первого отдела, — продолжал главный инженер.
«Первый отдел» — так называлась спецчасть, отвечавшая за соблюдение секретности на всех объектах.
— Я так и подумал.
— Значит, железнодорожники отказываются доставлять форштевень и ахтерштевень, — громко продолжил главный инженер, косясь на Сергея Ильича. — Не проходят по габаритам. Какие будут предложения, товарищи инженеры и мастера? Что предпринять?
Все опять разом заговорили, застучали ладонями по полированному светлому столу, заваленному «синьками».
— Необходимо подключить партийное руководство железной дороги, — перекрывая остальные голоса, проговорил генерал Гицко внушительно. — И разъяснить железнодорожникам! Для коммунистов невыполнимых задач нет!
— Форштевень 30 тонн, кажется, — расстёгивая пиджак и вздыхая, проинформировал главный технолог. — Ахтерштевень… сколько?..
— Восемьдесят, — подсказали с другого конца стола.
— Вот-вот. Ни одна железнодорожная платформа такой груз не возьмёт. Да и полотно вряд ли выдержит.
— Так ведь строительство нового ледокола требует нового отношения к делу, — продолжал Гицко. — Нужно навалиться на трудности и устранить их начисто! Каждый коммунист должен понимать, на каком объекте он трудится!.. А всякие отказы есть саботаж.
Повисла пауза.
Главный инженер встал, протиснулся к окну и распахнул форточку. В жаркую комнату сразу повалил морозный пар.
— А ты что молчишь, Сергей Ильич?
— Я считаю, штевни нужно самим варить. Собирать по частям прямо здесь, у нас.
— Да там сталь по сто пятьдесят миллиметров! — неуверенно возразил кто-то из инженеров. — Как её варить, такую?
— Прожектёрство, — оценил генерал Гицко.
Сергей Ильич потёр глаза, высоко на лоб сдвинув очки.
…Лихорадка, лихорадка.
Прилечь бы вот прямо здесь, на стульях, и чтоб сверху навалили все тулупы и шубы, может, станет чуточку теплее, перестанет колоть в глазах, остановится кузнечный молот в голове!..
— Я начал расчёты режимов, при которых наши сварочные аппараты смогут варить такие толщины. Ещё на минувшей неделе начал, — проговорил Сергей Ильич и открыл папку с тесёмками. — Вот здесь начальные прикидки.
— Выходит, вы предполагали, что завод столкнётся именно с такими трудностями, товарищ инженер? — поинтересовался генерал Гицко. — Заранее предполагали? И не поставили в известность «тройку»?..
«Тройка» — это директор, парторг завода и парторг ЦК», — подумал Сергей Ильич медленно. — Два парторга и один директор. Тройка по теории прочности. Тройка по математике. Негусто».
— Я поручил инженеру Смирнову продолжить расчеты, — выговорил начальник КБ, изо всех сил стараясь выгнать из головы все эти грозные «тройки». — Мне кажется, работы такого рода провести можно.
— Когда кажется, сам знаешь, что нужно делать, — проговорил главный инженер задумчиво.
— Да он дело говорит, — вдруг вступил старший мастер дядя Коля Логунов. — Помараковать треба спервоначалу, а так — сварим, чего ж не сварить!..
— А если запорем штевни? Кто отвечать будет?
— Я, — сказал Сергей Ильич, и все посмотрели на него.
— Ну, не ты один ледокол строишь, знаешь ли, — перебил главный инженер. — Давай к доске, новатор. Показывай свои расчёты!
Сергей Ильич поднялся было, но тут навалилась такая слабость, что он плюхнулся обратно и прикрыл глаза.
— Ты чего это, Сергей Ильич? Не спал, что ли?
— Э, да у него лихорадка! Горит весь!
— Давай звони в медпункт, ребята, пускай врачиха подбежит!
Сергей Ильич сквозь пелену в голове думал только о том, что ведёт себя не слишком прилично — ещё дамских обмороков в кабинете главного инженера не хватает!
Тройка по поведению!..
— Не нужно врача, — сказал он, стараясь, чтоб прозвучало твёрдо и решительно. — Я сейчас пойду к доске и всё покажу.
Последнее, что он помнил, это как дядя Коля сказал, качая головой:
— Вот ведь жалость какая, ежели помрёт. Толковый инженер, хоть и молодой.
Январь 1957 года, Москва
Надинька проснулась, сразу вскочила, побежала и спряталась за портьеру. Кто-то изо всех сил колотил в дверь комнаты. Стены содрогались, и внутри рояля, который занимал почти всё помещение, тревожно гудела струна.
— Открывай, кому говорят! Слышь, интелихенция! Давай четвертную рабочему классу!
Надинька всё никак не могла привыкнуть, что «рабочий класс» имеет право ломиться к ней в любое время дня и ночи, и сильно пугалась.
— Вот что ты за человек, — заговорили из коридора, и Надинька узнала голос Агаши. — Чего бузишь? Нету у нас для тебя денег, нету!
— Как так нету, ежели она директорская дочь! Надька! Гони деньгу!
Надинька схватила халат, кое-как надела и туго-туго затянула пояс.
— Сейчас жена со смены придёт, надерёт тебе уши!
— Да я сам кому хочешь надеру! Ты чё, думаешь, я Дуську боюсь? Вот она у меня где, во-от где, зараза! А ежели у меня душа горит! А ежели я воевал! Инвалидом через это стал! Мне и выпить воспрещается?!
— По утрам воспрещается, — строго сказала Агаша. — Пойди и спи! А то участкового позову.
— Да ты не больно-то размахивайся, мымра!.. Я сам себе участковый, сам себе постовой!
