Ему оставалось меньше трех часов. Аэропорт Лилль-Лекен находился всего в десятке километров.
Можно успеть.
70
Охотиться за фотографией, как если бы речь шла о подозреваемом, которого нужно взять любой ценой.
Поль знал, что, добравшись до происхождения этого снимка, он раскроет одну из граней истины. Как если бы он много часов ехал по нескончаемому туннелю и вдруг мало-помалу впереди забрезжил огонек, который становился все ярче и ярче, пока не превратился в дневной свет, брызнувший в лицо.
Зазвонил мобильник. Мартини.
– Пришли данные от нашего телефониста относительно Ванды Гершвиц, – заявил его заместитель без вступления. – На самом деле ее звали Рада Бойков, тридцати пяти лет, последние три года проживала в доме в центре маленького городка Аллюен, находится на бельгийской границе, с французской стороны. Это в двадцати километрах от Лилля…
Поль выехал на западную часть столичной кольцевой дороги – уже забитой, хотя еще не было и четырех часов дня. Прибавил звук в колонках, соединенных с телефоном через Bluetooth.
– Документы у нее вроде бы в порядке, полицейского досье нет, в картотеках тоже ничего подозрительного. Больше ни о ней, ни о ее происхождении на данный момент ничего не известно. Сейчас мы проводим анализ ее звонков, как входящих, так и исходящих, но один номер настойчиво пытался с ней связаться в последние дни: телефон некоего Реми Барто, хозяина пивной в Аллюене. Я позвонил ему. Рада Бойков работала у него официанткой с тех пор, как обосновалась в городке. Он забеспокоился, когда она вдруг пропала и перестала подавать признаки жизни.
– Ну еще бы, – заметил Поль, резко тормозя в преддверии пробки.
– Барто рассказал мне о Москато. По его словам, с конца августа Габриэль регулярно приходил ужинать в пивную. Слово за слово, улыбка за улыбкой. Много раз хозяин видел, как тот поджидает его служащую в машине после работы. Вот тогда у этих двоих все и началось…
Это совпадало с версией Габриэля. Рада Бойков порвала с мафией и укрылась в приграничном городке, где он отыскал ее благодаря телефону, полученному от вдовы Хмельника. Он понаблюдал за ней, потом приударил, привез в свою квартиру в Лилле. Дальнейшее Поль знал.
Жандарм в свою очередь сообщил заместителю, что судебные процедуры относительно виллы Траскмана запущены: начальник местной полиции, проинформированный о вновь открытом деле, взял на себя расследование. Потом Поль быстро свернул разговор. Ему следовало сосредоточиться: машины и мотоциклисты выскакивали со всех сторон, подрезали, гудели. Через полчаса, весь на нервах, он въехал в город через Порт-Дофин, поднялся по авеню Бюжо и улице Коперник. Потом свернул и через пять минут припарковался наконец на автостоянке Клебер-Трокадеро. Выйдя из машины, он вздохнул с облегчением. Последний час за рулем был чистым кошмаром для медведя, который редко спускался со своих гор.
Токийский дворец напоминал внушительный греческий храм ослепительной белизны, раскинувшийся посреди широкой авеню, окаймленной деревьями и османовскими
[68] зданиями. В одном из его крыльев обретался Музей современного искусства города Парижа, в западном крыле – Центр современного творчества. Жандарм посмотрел на Эйфелеву башню на заднем плане – по его воспоминаниям, последний раз он бывал в этих местах лет двадцать назад, – сфотографировал ее и начал карабкаться по поднимавшимся перед ним ступенькам своей походкой хромой утки. Он сознательно оделся в штатское и даже заплатил за входной билет – только на выставку «Морг». Простой посетитель, один из многих, затерявшийся в общей массе.
Многочисленные указатели прокладывали ему путь в беспорядочной архитектуре дворца. Здание жило своей жизнью и славилось тем, что постоянно видоизменялось по прихоти художников, которые рисовали и писали на стенах, меняли расположение коридоров, вгрызались в пол. Оно являлось произведением искусства само по себе, шальным от свободы и изобилия.
Спустившись по небольшой лесенке и пройдя через две подземные двери – у одной из которых стоял контролер, проверявший билеты, – Поль обогнул частный кинозал и оказался в темном коридоре, сплошь завешанном черно-белыми иллюстрациями. Столкнулся с двумя-тремя посетителями, кутавшимися в куртки, а затем его вынесло в первый зал. Там все до последней мелочи было нацелено на создание непривычной, тревожной атмосферы: покрытый белым линолеумом пол, низкий давящий потолок, закрытые похоронные ящики, выстроенные в три ряда по шесть в каждом… даже температуру искусственно понизили – было не больше десяти градусов. Полю пришлось признать, что эффект погружения имел место.
На стенах обрамленный текст подробно рассказывал о биографии художника, его истоках, о происхождении «Морга». Нажатием одной из кнопок можно было включить аудиогида, который излагал ту же информацию. Поль так и сделал, и низкий монотонный мужской голос заполнил пространство.
Слушая, он подошел к ящикам, открыл наудачу первый попавшийся и обнаружил внутри большую фотографию под стеклом. Он узнал снимок из альбома Эскиме – со ртом, расплющенным о металлический стол. Здесь на фотографии имелась подпись «А. А.» и название «Сердечный приступ», 2014.
Поль начал открывать другие. Мрачные кадры всплывали из своих могил. «Джон Доу
[69], смертельное падение», 2013. «СПИД», 2011. «Смерть от удушья», 2015. «Ожоги», 2016. Когда четыре колесика на рельсах выкатили десятый ящик и снимок оказался у него перед глазами, его горло сжалось.
«Неизвестная смерть», 2013. Это был крупный план ляжки с родимым пятном в форме головы лошади. Он нашел ее. Труп Матильды Лурмель, безусловно, лежал когда-то перед объективом Андреаса Абержеля.
Скрежет за спиной. Группа из пяти человек вышла из тамбура слева. Губы поджаты, все молчат. Они глянули на Поля краешком глаза и удалились. Дверь за ними захлопнулась, и снова наступила тишина.
Жандарм осмотрел последние похоронные ящики, прежде чем направиться к тамбуру. Отодвинул занавес из прозрачного пластика – нечто вроде строительного покрытия, – потом второй, за которым открылось еще более мрачное пространство: два прозекторских стола из белого кафеля занимали центр помещения, освещенного большими, давно вышедшими из употребления лампами. Стены тоже кафельные, с фальшивыми витринами, где были выставлены инструменты. Поль подумал о залах для вскрытия сороковых годов, еще более неприглядных, чем в больнице Сагаса.
Стоявшие спиной к нему мужчина и женщина обсуждали фотографии в рамках, развешенные вокруг. Поль сжал спрятанные в карманы кулаки, когда узнал лицо мужчины: Андреас Абержель. Жестом дал ему понять, что хотел бы с ним поговорить. Фотограф коротко кивнул, поднял палец, словно говоря: «Через пару минут», – и вернулся к разговору. Волосы, собранные в конский хвост и выбивающиеся из-под черной каскетки, вились по спине вельветовой куртки соломенного цвета. Полю он напомнил смешного хоббита, появившегося прямиком из «Властелина колец».
