Дыхание Брендона снова меняется. Наступает этап глубокого шумного дыхания, слюна и выделения из гортани пузырятся и издают треск с каждым вдохом и выдохом. Пэдди делает паузу, чтобы послушать, затем кричит:
— Вы слышите это? Послушайте! Стоны! Он страдает!
Это обычная ситуация. Люди, никогда не видевшие, чтобы кто-то умирал, не знакомые с самим процессом, могут неправильно истолковать увиденное и услышанное. Обычно это убеждает их в том, что худшие страхи сбываются. Пэдди слышит хриплое из-за жидкостей дыхание и гул, и думает, что его любимый брат стонет.
— Вы бы не стали так обращаться со своей собакой! — кричит он. — Это ужасно! Вы можете что-нибудь сделать? Можете просто избавить его от страданий?
В этой палате присутствует человек, жаждущий избавиться от страданий, но это не Брендон. Брендон в настолько глубоком бессознательном состоянии, что не выкашливает и не глотает жидкость, скопившуюся в горле. Она совершенно ему не мешает. Морин тихо сидит возле кровати, гладит его по щеке и рассказывает о счастливых временах, семейных праздниках, любимых мальчиках; говорит, что они любят его, очень сильно, и будут помнить его, что все они будут в порядке. Однако страдания Пэдди вполне ощутимы.
Я предлагаю ему сесть на свободный стул рядом со мной. Он неохотно соглашается. Я спрашиваю, что, по его мнению, происходит, и он отвечает, что Брендон пытается говорить, выразить свою боль. Я прошу его прислушаться вместе со мной — молча, чтобы сосредоточиться. Периодическое дыхание перешло в фазу легкой одышки; булькающий звук сохраняется. Я задаю Пэдди вопрос, как бы он себя чувствовал, если бы у него в горле скопилась жидкость, как у Брендона. Проглотит ли он ее? Закашляется? Выплюнет?
— Конечно, ведь это ужасно раздражает.
— А теперь посмотрите на Брендона, — говорю я. — Подойдите ближе. Он не кашляет, не давится, не сглатывает ее, правда?
Пэдди соглашается.
— Брендон настолько расслаблен, находясь без сознания, что просто не чувствует горла. В его горле слюна, но он не пытается его очистить. И это говорит о том, что он в глубокой коме.
Пэдди оглядывается на Брендона. Он внимательно смотрит и размышляет.
— Ну а как насчет того стона, который он издавал раньше? — подозрительно спрашивает он.
— А, это шумное дыхание... — начинаю я, но Морин меня перебивает.
— Это просто глубокое дыхание, это нормально. Он звучит так же, когда спит дома, хотя и не поверит мне.
Она улыбается и снова гладит Брендона по лицу.
Работники паллиативной помощи занимаются почти тем же, чем и акушеры, — помогают человеку как можно менее болезненно пересечь черту жизни.
Мы с Морин репетировали, как она объяснит мальчикам процесс смерти. Она не хочет, чтобы они неправильно трактовали то, что могут увидеть. Мы говорили об изменениях дыхания: цикл глубоких, шумных вдохов становится все медленнее и короче; паузы; перезапуск цикла. Она наблюдает за тем, как Брендон следует этому предсказуемому курсу, и успокаивается.
Морин и Пэдди смотрят друг на друга по разные стороны кровати. Они наблюдают одну и ту же картину, но для нее она умиротворяющая, для него — убийственная.
— Вы уверены в том, что говорите, доктор? — спрашивает он меня, и я отвечаю, что это нормальная смерть, комфортная и легкая. Он заметит изменение дыхания Брендона от быстрого к медленному, от поверхностного к глубокому, оно станет легче. И после одного из таких выдохов Брендон перестанет дышать. Это может случиться так плавно, что можно и не заметить вовсе.
Глаза Пэдди полны слез.
— Могу ли я остаться с ним до того момента? — спрашивает он Морин.
Она протягивает руку через кровать, чтобы взять его, и говорит:
— Я рассчитываю на это, Пэдди. И Брендон, и я, и мальчики.
Я тихо ускользаю, чтобы присоединиться к Соне в Стране наручников.
Патриция окружена дочерьми и сыновьями, их мужьями и женами, внуками. Несмотря на количество людей, в комнате тихо: все слушают ее дыхание. Соня присоединилась к надзирателям в коридоре, чтобы уступить место. Сестра приносит подносы с чаем. Внутри семьи установился мир. Соня и я проскальзываем в палату, где смолкла тихая беседа. Соня показывает бровями, чтобы я посмотрела на пациентку. Патриция опирается на подушки и выглядит очень мирно и спокойно. Ее глаза закрыты, рот приоткрыт, кожа побелела, а кончики пальцев багровеют. Она не дышит. И этого никто не заметил.
— Как же мирно она выглядит, — говорит Соня. — Должно быть, она так рада, что вы все здесь. Как ее дыхание?
Все смотрят, вглядываются. Ближайшие к ней касаются ее груди, чтобы проверить движение.
— Думаю, она просто перестала дышать, — спокойно говорит Соня. — Она могла слышать, что вы здесь, и знала, что это безопасно. Вы все проделали фантастическую работу.
Тихое рыдание слышится со стороны «нашего Билли». Он идет по комнате, садится на кровать рядом с Патрицией и кладет голову ей на плечо.
— Спокойной ночи, мам. Я люблю тебя, — шепчет он.
Мы с Соней покидаем комнату, информируем надзирателей и сестру отделения и возвращаемся в офис. Наша работа здесь закончена. Обе семьи готовы, их траур начнется гладко — с понимания спокойной смерти, которую они только что наблюдали.
— Люблю нашу работу, — говорю я, когда мы стоим в больничном лифте вместе с новорожденным ребенком в конверте, гордыми родителями и акушеркой.
— Чем вы занимаетесь? — спрашивает акушерка, ища наши должности на бейджах.
— Почти тем же, чем и вы, — отвечает Соня, когда двери открываются, и мы выходим. Мы оборачиваемся и улыбаемся новой семье и акушерке, чей открытый рот похож на идеальную «О», когда двери лифта закрываются.
Дело в том, что Соня права. Мы — жены смерти. И это честь, каждый раз.
Красавица и чудовище
Скорбь — процесс, перемещающий нас от момента утраты и горя, связанного с ней, через переходный период формирования нового взгляда на мир к состоянию способности снова жить без страданий. Речь идет не о том, чтобы поправиться. Скорбь — это не болезнь, и жизнь для семьи ушедшего человека уже никогда не будет прежней. Но спустя время, получив поддержку, скорбящие смогут пройти через это и достичь баланса.
Родители всегда становятся опорой в горе для своих детей. Особое испытание — поддержка умирающего родителя, знающего, что его собственная смерть станет тем горем, которое навсегда изменит жизнь ребенка. Подготовка имеет решающее значение — это акт родительской любви, болезненный и трагический, завещание будущему, в котором их самих не будет.
В направлении медсестры отделения гинекологической онкологии указано, что у молодой женщины болят ноги. Это говорит о том, что у пациентки рак шейки матки, который теперь распространяется внутри таза. Ее почки изо всех сил пытаются доставить мочу в мочевой пузырь через раковые разрастания. Я ожидаю увидеть живую развалину.
