На данном этапе осмотра я никак не комментирую эти элементы. Так я избегаю чрезмерной вовлеченности в механизм смерти, чтобы позже не пришлось опровергать самого себя во время вскрытия.
Смотрю на настенные часы, отслеживая время автоматически. Эту привычку я приобрел, когда был хирургом: при условии одинаковых движений инструментами – чем быстрее, тем меньше осложнений. Вскрывая всех своих клиентов, я применяю один и тот же принцип – оперативность. Она позволяет держать ум свежим и ясным, что повышает качество работы. Так снижается утомляемость и остается больше времени, чтобы написать отчет.
Сегодняшний случай довольно простой, и я пользуюсь этой возможностью, чтобы провести показательное вскрытие: в течение нескольких месяцев я показываю Шарлотт, молодому психиатру и интерну в нашем отделении, как лично я подхожу к предмету.
У нее уже есть некоторый опыт, она присутствовала на вскрытиях и сама выполняла разрезы под контролем некоторых из моих особенно требовательных коллег. Зачем? Упрощая, я бы сказал, что необходимо осваивать все с самых азов, независимо от того, как дело пойдет дальше. На будущее в каком-то смысле…
Подход некоторых заключается в абсолютном контроле всего: главное – накапливать информацию, даже если она бесполезна, потому что никогда не знаешь, как она может пригодиться потом.
Из-за такого подхода протоколы вскрытия пестрят выражением «этого нельзя исключать…». Этого видения я не разделяю.
Конечно, это позволяет ничего не упустить: с момента формирования нашей команды мы ни разу не были замечены в ошибках при сборе информации. Однако у метода есть и обратная сторона: жесткость, сложность, обилие лишней информации, длительность осмотра, и это не считая времени, проведенного за изучением фотографий. Да, наша цель – ничего не упустить, но пытаться контролировать все утопично.
И сегодня я собираюсь показать Шарлотт кое-что новое. Чего я хочу добиться? Того, чтобы она обрела независимость мысли и в случае необходимости имела возможность осознанно отклоняться от стандартного протокола.
– Шарлотт? Хотите услышать кое-что в духе Жан-Клода Ван Дамма? Be aware – будьте осознанны!
– Будьте осознанны?!
– Да, откройте свой разум… Чего вы ждете?
– Когда шеф наконец начнет вскрытие!
– Нет, я про тело. Чего вы ожидаете от вскрытия?
Повисает долгое молчание. Я поднимаю взгляд. За защитной маской Шарлотт выглядит озадаченной.
– Это первый вопрос, который стоит задать себе. Когда следователи рассказывают вам о происшествии, нужно еще до начала вскрытия представлять, что вы обнаружите. Повешенный? Я ожидаю, что странгуляционная борозда на шее будет иметь ту же ориентацию, что и петля веревки, иначе, возможно, жертву сначала задушили, а затем повесили. Утопленник? Я ожидаю, что КТ покажет пазухи, заполненные жидкостью, тяжелые легкие, воду в трахее, бронхах, желудке – иначе, возможно, его бросили в воду уже мертвым.
– И это всегда работает?
– Нет, но всегда помогает. Даже на месте преступления. Итак, Шарлотт, чего вы ожидаете?
– От мужчины с серьезной алкогольной интоксикацией, имевшего половой акт по обоюдному согласию?
Шарлотт размышляет две минуты. В это время я делаю разрез от лобка до подбородка. Не ответив на мой вопрос, она спешит выразить удивление:
– Вы начинаете не с прорезей спины? Так же всегда делают, когда смерть насильственная или подозрительная.
Шарлотт имеет в виду длинные глубокие разрезы кожи на туловище и конечностях, предназначенные для выявления глубоких гематом. Название «прорези спины» происходит от аналогии с маленькими или большими прорезями, которые в XVI веке делали в ткани, чтобы сквозь верхнюю одежду было видно рубашку или цветную подкладку.
– Вы правы, прорези необходимы для оценки насильственных травм. Но наводит ли вас что-нибудь сейчас на мысль, что это может быть наш случай?
– Нет, но они не всегда заметны на поверхности.
– Вы правы. Они могут присутствовать, но быть невидимыми. А что вам говорит контекст?
– Жандармы, похоже, не беспокоятся. Так что это может быть смерть от отравления каким-то веществом, которое увеличивает удовольствие, или даже смерть от передозировки, например алкоголя, почему бы и нет? Но и насилие мы не можем исключать, правда?
– Да, исключать насилие пока рано, но мы должны выбрать какую-нибудь позицию, чтобы организовать свою работу. Если учесть запах алкоголя, цианоз, жидкость, вытекшую изо рта и носа… Возможно, мы имеем дело с острой алкогольной интоксикацией. Так что пока я оставляю прорези на конец вскрытия и не буду делать их в начале.
– Их непросто делать, когда тело уже открыто.
– Да, так будет сложнее, но, если окажется, что прорези делать не нужно, мы сэкономим много времени. И проявим так к телу больше уважения…
Иногда нужно быть изобретательным, однако главный принцип в конечном счете всегда остается неизменным: суметь в конце вскрытия ответить на все вопросы о причине смерти и ее обстоятельствах с минимумом логики и здравого смысла.
Я отказываюсь от бистури в пользу патологоанатомической бритвы с большим лезвием и, начиная от предыдущего разреза, провожу ею прямо под грудными мышцами и жировой клетчаткой в области живота. Несколькими широкими движениями я обнажаю ребра и мышцы живота. Я готов к вскрытию полостей.
– Как быстро вы справились!
Действительно, работать 20-сантиметровым лезвием получается быстрее, если приноровиться. Я смотрю на часы: уложился в свое обычное время.
– А вы не рассекаете послойно?
– Нет, не сегодня. Я всегда могу вернуться к этому позже. Но пока что на поверхности ничего не видно, а в глубине нет ни синяков, ни переломов ребер.
Шарлотт замолкает и внимательно наблюдает. Я продолжаю длинный монолог и описываю ей свои движения. Снова беру короткое лезвие и рассекаю плоскость шеи послойно, стараясь не перерезать застойные мелкие сосуды, которые проходят через эту область. Обнажаются щитовидная железа, гортань и верхняя часть трахеи.
– Вы так странно режете – боковой поверхностью лезвия, а не острой частью.
– Да, это очень удобно, так оно не режет, за исключением самого кончика, а разделяет анатомические слои. Так можно отделить кожу от мышц или разделить две группы мышц. Здесь я разделил мышцы шеи и кожу, не повредив ни то ни другое. Я вас научу.
Несколько мгновений я созерцаю результат рассечения шеи: ни одна структура не повреждена. Видно две внутренние яремные вены, сонную артерию, шейные узлы, щитовидную железу. Ни капли крови, операционное поле идеально чистое.
Этим же лезвием я разрезаю реберные хрящи снизу вверх, затем осторожно ввожу лезвие между грудиной и ключицей слева и затем справа. Я вставляю один из двух крючков ранорасширителя между двумя хрящами, затем поднимаю лоскут, отворачиваю его вниз.
