– Растет по экспоненте?
– Пока нет. Дайте нам еще двадцать лет. Промышленные установки поглотят Брембл, после чего перестанут трудиться над самовоспроизводством. Они пустят оставшуюся породу на строительство космических поселений. А еще через пятьдесят лет, когда здесь ничего не останется, перелетят к новому астероиду и начнут сначала.
– Пожалуй, звучит… опасно.
– Ничего подобного. Это победа. Мы движемся к подлинной экономике изобилия, – серьезно ответило Ойстад. – Развивающаяся здесь система наконец сделает ее возможной. Пока что все в макро, все слишком взаимозависимо. На этих промышленных установках работает множество отдельных специализированных фабрикаторов, связанных между собой, чтобы создать возможность саморепликации.
– Клетки составляют организм, – пробормотала Кандара.
– Правильно. Эмилья хочет перевести нас к следующей, окончательной стадии, на порядок величины редуцировав нынешнюю механическую сложность. Чтобы единичная установка могла воспроизводить себя бесконечно, после чего переходить к выпуску специализированных производственных систем вроде тех, что строят цилиндры хабитатов. С появлением Ген 8 Тьюрингов это наконец стало возможным. А Универсалию их появление приведет к точке экономического коллапса.
– После чего вы гладко замените ее эпохой просвещения?
– Примерно так, – ехидно согласилось Тайле.
– А если кто-то подорвет ваши производящие мощности и передовые разработки, ваш идеологический крестовый поход…
– Именно! – Ойстад показало за окно. – То, что вы видите, – это подлинное живое сердце Утопизма.
Тайле хихикнуло.
– Смотри, чтобы тебя не услышало Крузе.
– О, – заинтересовалась Кандара. – Отчего же?
– Утопийское общество достигло несравненного успеха в двух областях, – пояснила Джессика. – Есть материальный успех. Вот здесь у нас развивается технология, которая обеспечит абсолютное изобилие, создав переизбыток материальных благ. Но есть еще и философия, которая позволяет людям жить в этой материально богатой среде плодотворной, осмысленной жизнью. К такому человечество непривычно.
– Понимаю, – сказала Кандара. – И почему Крузе это беспокоит?
– Беспокоит – не совсем точно, – ответило Ойстад. – Видите ли, Яру выдвигает философию на первый план. Оне уверено, что равенство и человеческое достоинство превыше всего. Превыше даже материальных аспектов нашей культуры.
– Разумно, – задумчиво протянула Кандара.
– Крузе в этом вопросе ревностно поддерживает Яру.
– Постойте? Так в утопийской идеологии присутствует конфликт?
– Конфликт – слишком сильно сказано. Вопрос расстановки приоритетов и распределения ресурсов. Видите ли, Крузе с попутчиками считает, что омни – лишь первая стадия преобразования человека. Что, если мы действительно достигнем сверхизобилия в материальных потребностях, обычные человеческие личности с этим не совладают и мы за пару поколений выродимся.
– Как говорится: «на небесах такая скука», – рискнула вставить Кандара.
– Да. И наши наиболее радикальные коллеги утверждают, что эту проблему можно решить только генетическим совершенствованием человеческой нервной системы.
– Неужели? Иными словами, раз люди не годятся для нового идеального общества, заменим людей? Звучит достаточно по-фашистски.
Ойстад хмуро кивнуло.
– Однако же, если бы не первые идеи Яру о способах достижения равенства, меня бы не существовало на свете. А я себя вполне устраиваю.
– То есть вы за продолжение искусственной эволюции?
Оне пожало плечами и оглянулось на Тайле в поисках поддержки.
– Прежде надо будет решить технические задачи и вывести проблемы изобилия в реальность, не то вся идея утонет в спорах о числе ангелов, способных танцевать на острие иглы. А при всех достижениях команды фон Неймана здесь, на Ониско, мы пока и близко не подошли к самореплицирующимся одиночным модулям. У человечества еще остались нерешенные задачи. Не бросаться туда с отверткой в руках, – Джессика указала на созвездие недостроенных жилых цилиндров, – а развивать и улучшать то, что уже имеем. Кое-кто из наших беспокоится, что развитие выходит на плато, – даже при участии Ген 8 Тьюрингов.
– Кривая всей человеческой технологии выравнивается, – заметила Кандара. – И все же мы теперь – раса звездных жителей. Как и следовало ожидать.
– Но возможности дальнейшего продвижения ограниченны. А сколько проблем просто исчезнет, когда мы сумеем построить настоящие фон-неймановские модули!
– Никогда все не начинается с тяжелых сапог и черных мундиров, – сказала Кандара. – Только с добрых намерений. А кончается всегда этим.
– Мы не собираемся никому навязывать свое мировоззрение. Мы совершенно не такие.
Кандара на это торжественное заверение лишь улыбнулась. И уголком глаза заметила, что Джессика тоже скрывает улыбку.
– Мы же просто философствуем, – сказала Кандара. – На ваш лад.
Тут она обратила внимание на женщину, вошедшую вслед за Крузе. Ее трудно было рассмотреть за тучей сведений, выплеснутых на линзы Сапатой.
– Эмилья Юрих, – изумленно выпалила Кандара.
Эмилья хорошо смотрелась для своих ста шестидесяти лет. «Безусловно лучше, чем Яру», – подумалось Кандаре. Ее темные густые волосы были уложены вокруг головы в сложную прическу. Высокие скулы выдавались под здоровой, лишенной морщин кожей, какую ожидаешь увидеть у двадцатипятилетних. Светлые серые глаза быстро обежали комнату и оставили у Кандары впечатление, что ее оценили – причем невысоко. Женщина держалась едва ли не царственно, и эта осанка позволяла ей с непринужденным изяществом носить черное с алым платье из индийского шелка с воротником-стойкой.
Кандара ехидно отметила, что теломер-терапию ей проводили скорее в дорогой земной клинике, нежели в стандартном утопийском медучреждении. С другой стороны, Эмилья ведь принадлежала к первому классу – к лучшим гражданам Акиты. В ее случае такое положение было вполне оправданно.
Родители Эмильи Юрих эмигрировали из Хорватии в Лондон еще в 2027 году. Их дочь в свой срок изучила в лондонском университете ЗD-программирование и к 2063 году, когда «Связь» открыла первые порталы между Нью-Йорком и Лос-Анджелесом, работала в логистическом отделе печатавшей продовольствие компании. Дальнейшие ее действия стали классическим образцом, изучавшимся в бизнес-школах системы Сол и за ее пределами.
«Связь», конечно, разработала приложения с картами своей разбухающей сети хабов, но Эмилья сразу увидела, насколько они примитивны – и чем больше вводилось новых порталов, тем сложнее становилось пользователям в них ориентироваться. В декабре того же года Эмилья основала свою компанию «Хабнав» и все свободное время тратила на разработку м-нета – проводника по растущей сети «Связи». Она начала кодирование, когда в Солнечной системе насчитывалось всего триста двадцать два общественных квантовозапутанных портала, но «Связь» уже обнародовала амбициозный план довести их число до пятидесяти тысяч, охватив всю континентальную часть Соединенных Штатов. Эмилья взялась за эту программу, потому что, выросши в Лондоне, всегда восхищалась скромным изяществом карты лондонской подземки, составленной Гарри Беком и основанной на признании того факта, что не важно ни истинное расположение станций, ни изгибы соединяющих их тоннелей: Бек инстинктивно угадал, что существенно только их положение относительно друг друга. Эмилья работала над программой с сознанием, что люди в целом ленивы и глупы, а их мир вот-вот усложнится на порядок.
