– Тогда объясните, почему вы одиноки на «Спасении жизни»? – спросил имам. – Вы путешествуете бессчетными тысячелетиями, вы побывали на тысячах звезд. Почему никто больше не присоединился к вам?
– Самое грустное в нашем странствии – это открытие, как страшно редка жизнь в галактике. И реже всего встречается разумная жизнь. Сколько раз мы слышали по радио отдаленные крики поднимающихся и рушащихся цивилизаций. Лишь очень немногие сумели достичь хотя бы той стадии, которой достигли вы. Чаще всего мы находили пустые руины и созданий, вновь канувших в пучины безмыслия под своей остывающей звездой. Вот почему мы так любим вас и так дорожим вами. Вы – наибольшая драгоценность среди всего живого, и воистину чудо, что мы совпали в пространстве и времени, чтобы мы могли повстречать вас и предложить вам свое учение. Такое до конца нашего полета повторится, быть может, не более дюжины раз.
– Статистика, я вижу, бывает злой стервой, – невозмутимо отметил кардинал.
Я уловил потаенную, но довольную усмешку на губах имама.
– А у вас остались отчеты о цивилизациях, с которыми вы встречались? – спросил Науэль. – Нам было бы чрезвычайно интересно их видеть.
– Я узнаю, – ответило Эол‑2. – Право, таких должно быть очень мало, потому что мы не придаем никакого значения подобным встречам. Наш взгляд устремлен в будущее, к ожидающей нас там славе.
– И что вы об этом думаете? – спросил меня Науэль за ужином.
К счастью, с едой нам доверили управиться самим. Эол‑2 показал нам общее помещение рядом с юртами: холодильники, наполненные пакетами с готовой человеческой пищей, и ряд микроволновок, а также небольшая подборка бутылок. На прощанье он сообщил нам расписание на завтра – в основном там были лекции с подробностями паломничества и размышлениями оликсового эквивалента философов относительно их вклада в предначертания господни для следующей вселенной. Нам тоже предоставили время, чтобы поделиться с оликсами своими верованиями, но, сдается мне, об этом из вежливости вспомнили в последнюю минуту.
– Думаю, что пора нашим астрофизикам задаться кое-какими сложными вопросами квантовой космологии, – ответил я.
– Наверняка с начала контакта эти вопросы им много раз задавали. Нет никаких надежных астрофизических доказательств их утверждениям о циклической природе вселенной и конечности существования каждой итерации. По части посулов они бьют даже самых сладкоречивых наших популистов.
– В этом мне и видится главная трудность, – признался я. – Они достигли технологического уровня, позволившего создать «Спасение жизни» и бог весть сколько других ковчегов. Они посвятили свои бесконечные жизни странствию к краю вселенной – скажем откровенно, задача, скорей всего, физически невыполнимая, – однако не способны предоставить количественных, научных доказательств, что вселенная укладывается в их теорию циклов.
Ко мне повернулся кардинал.
– Фоновое космическое излучение подтверждает Большой взрыв, что само по себе свидетельствует против стабильной вселенной.
– Во всяком случае, теория Большого взрыва допускает состояние, ведущее к неизбежной тепловой смерти, – добавил Науэль. – Не то чтобы тепловая смерть вселенной обязательно влекла рождение этого их «Бога у Конца Времен». Я даже не уверен, можно ли назвать тепловую смерть концом времен.
– Для того чтобы полностью изменить такое состояние максимальной энтропии, необходим эмерджентный бог, – размышлял кардинал. – Это не акт творения, а воссоздание уже существующего.
– Мы заблудились в семантике, – возразил Науэль.
– Сорок два.
– Простите? – не понял я.
– Старая шутка, – признал кардинал. – Сколько ангелов могут плясать на конце иглы…
– Видите? – обратился я к обоим. – Вот почему нам нужны астрофизики.
– Вы правы, друг мой, – поддержал Науэль. – Все действия оликсов основаны на теории циклов, которую они пока ничем не подтвердили. Можно даже сказать, что они отказываются ее доказывать. Однако парадокс в том, что для такой сильной, такой неотъемлемой веры, как у них, наверняка должны быть доказательства. Никто не пустится в подобное странствие без них.
– Ах. – Кардинал, подняв рюмку с виски, удовлетворенно улыбнулся. – Потому-то мы здесь и оказались, не так ли? Кому, как не нам, понимать: прежде всего нужна вера. Пью за нее.
И он одним глотком осушил рюмку.
Вернувшись в свою юрту, я настороженно принюхался. Прежняя смесь запахов: пряности, цветы, одеколон. Я прошел в ванную и бережно открыл дверцу шкафчика. Яйца-икринки созрели и выпустили из себя пять сотен мушек, лениво ползавших по полке. И большая часть питательного раствора в стаканах была использована.
Я велел Санджи включить излучатель моей периферии. Крошечные линзы, встроенные в левый глаз, осветили кишащих насекомых ультрафиолетовым светом. У этих мушек была синтетическая восьмибуквенная ДНК, которая не только сокращала стадию куколки, но и наделяла их микропроцессором вместо натурального мозга. Ультрафиолет запустил полную загрузку, которая длилась чуть больше секунды. Мушки в ответ активировали свои излучатели. Шкафчик осветился ультрафиолетовым сиянием, а связующая программа объединила их в цельный рой.
Мне на линзы выплеснулась информация. Успешные вылупления составили более девяноста процентов. Недоразвитые особи не превышали двух процентов. Связь активирована. У меня получился жизнеспособный рой со множеством биосенсоров, улавливающих, благодаря своей восьмибуквенной ДНК, квантовую запутанность. Каждый отдельный детектор действовал на очень малых расстояниях – всего в пару метров. Но коллективная чувствительность возрастала на два порядка.
Мне оставалось только доставить рой в помещение, где мы подозревали наличие порталов: в четвертую биополость.
Секции моей ап-багажки скрывали в себе безобидные с виду палочки и колечки. Однако, собранные в правильном порядке, они превращались в простейшие инструменты: гаечные ключи, отвертки, плоскогубцы… Сдвинув панель ванны, я взялся открывать спрятанный под ней лючок. Эта часть ванной тоже была собрана людьми и имела по углам приржавевшие от времени контргайки. Попотев над ними, я сумел освободить крышку. Под каким углом на него ни смотри, отверстие не выглядело большим. Лезть в него будет трудно и, скорее всего, мучительно. Но другие разведчики справлялись, так что…
Я отстегнул и вытащил из багажки спортивный костюм. Он у меня, как у всех фанатиков фитнеса, был в несколько слоев, от внутреннего облегающего до более мешковатого и непромокаемого наружного на случай неподходящей погоды. Меня интересовал только облегающий слой, тугой, как гидрокостюм. На нем имелся даже капюшон, так что, дополнив его очками от солнца, я прикрыл каждый сантиметр тела. Санджи установил связь с костюмом, и поверхность ткани стала идеально черной. Она не только не отражала свет в видимом спектре, но и поглощала большую часть электромагнитного – на случай, если вас попытаются нащупать радаром или лазером. И это только наружная поверхность. Длинные ленты термобатарей были вшиты в рукава, штанины, спину, ворот и капюшон, и их термопроводящие волокна впитывали все тепло тела, делая меня термически нейтральным. Такие ленты могли десять часов собирать тепло без откачки. Жаберная маска скрывала мое дыхание, отводя тепло и вычищая из него предательские биохимические метки. В этом костюме-невидимке я становился чем-то вроде пустого места в форме человеческого тела.
