Я сжимаю сумку с пластилином и следую за остальными в большой зал. Он похож на съемочную площадку шоу канала «Никелодеон»: яркая мебель интересной формы, стена, разрисованная под фасад замка. Стоят столы, стулья и телевизор, по которому показывают мультфильм.
Это рай, если не приглядываться. Когда мы входим, к нам поворачивается десяток голов. Дети тут всех форм и размеров, но мой встревоженный взгляд натыкается на лысую головку, а потом на еще одну. Маленькая девочка – она одета в блестящую футболку с надписью «Девичья Сила» – такая худенькая, что на нее больно смотреть. Но она улыбается, и видно, что у нее нет передних зубов.
Я хочу сбежать отсюда.
Промедление дорого мне обходится. Остальные студенты разлетаются, как ракеты с тепловым наведением. Каждый выбирает себе ребенка и садится с ним, чтобы заняться своим делом. Проходят секунды, а они уже подружились.
Я оглядываюсь, но всех детей уже разобрали. Дьявольская соседка усмехается мне над головой болезненно худой маленькой девочки. Последние четыре недели она наслаждается моим дискомфортом. Когда мне надо задать ей вопрос, если записи не совсем понятные или я в чем-то не могу разобраться, это поднимает ей настроение на всю неделю.
А сейчас я стою посреди комнаты, не зная, что делать. Я еще раз оглядываюсь вокруг, видя только одиноких взрослых, стоящих по периметру, – медсестер в униформе и одного-двух родителей.
И подростка.
О.
Девушка сидит одна за столом, яростно двигая вязальными спицами. Ее пальцы словно белые палочки на фоне темной пряжи. Вокруг ее головы обернут шарф, а на лице оскал и темные круги под глазами.
Я иду к ней, робея.
– Мне никто не нужен, – бормочет она, едва я подхожу ближе.
– Ну… – Все равно сажусь за стол напротив. – Я здесь, чтобы заставить тебя слепить из пластилина тыкву на Хеллоуин. От этого зависит оценка за весь семестр, поэтому постарайся.
Она быстро поднимает взгляд, где соединились замешательство и презрение.
– Какого хрена?
– Шучу, – бормочу я, испытывая напряжение. Я даже хихикаю. – Господи.
На долю секунды на ее лице проскальзывает что-то, похожее на веселье. Но оскал возвращается.
– Ты учишься на медсестру?
– Ага.
– Слушай внимательно, когда вас будут учить брать кровь. Потому что у большинства здесь с этим фигово. Я похожа на наркомана со следами от уколов, потому что никто не может найти чертову вену. – Она показывает предплечье с жуткими синяками.
– Ох. Мне жаль.
Мое сочувствие ее не впечатляет.
– Неважно. Завтра у меня спинномозговая пункция. Это в десять раз хуже. – Она косится на вязание и внезапно его бросает. – Моя мать говорит, что вязание расслабляет. Но у меня получается не ребристый узор, а какая-то фигня. Да и спицами хочется кого-нибудь проткнуть.
Судя по взгляду, она в секундах от воплощения в жизнь этой угрозы.
– Я разбираюсь в ребристом узоре, – быстро говорю я. – Что не так?
– Правда? – Впервые с момента, как я к ней подсела, на сухом лице появляется надежда. Она становится похожа на ребенка. – Почему тут лишние петли? – Она передает мне вязание.
И это полная катастрофа.
– Ммм… – говорю я, пытаясь найти правильные слова. – Чулочная вязка выглядит прекрасно. – Она сделала бордовые и горчичные полосы.
– Спасибо.
– Но с ребристым узором есть проблемы.
– Это трагедия.
– Кажется, я знаю почему. Когда ты переходишь с лицевой вязки на изнаночную, надо сдвинуть нить, прежде чем продолжать. Эти лишние петли появляются, когда она находится не там, где надо. Когда будешь делать лицевой узор, нить должна быть сзади, а когда изнаночные – спереди.
– О, – медленно говорит она. – Можешь показать?
– Конечно. Но мы же это исправим, да?
– Разве это возможно?
– Все можно исправить. – Я беру вязание и снимаю его со спицы.
Она ахает и хватается за сердце.
– Боже мой, ты в порядке?! – визжу я, совсем не как медсестра.
Девушка показывает трясущимся пальцем на вязание.
– Ты только что… это убила.
– Нет, не убила. – Я тяну за нить, и петли начинают исчезать.
– Черт… – Всхлипнув, она закрывает глаза ладонями. – Ты все распустишь. У меня недели на это ушли.
– Нет… слушай! Если хочешь хорошо вязать, надо научиться распускать.
Она выглядывает из-за ладони одним глазом.
– Не могу смотреть. Это как… жуть какая-то! Везде кровь и кишки.
– У тебя есть имя? – спрашиваю я, быстро двигая руками. Мне требуется около шестидесяти секунд, чтобы распустить все плохие петли и надеть оставшиеся обратно на спицу.
– Лейла, – говорит она из-под ладоней.
– Смотри, Лейла. Видишь? Ты потеряла только сантиметр вязания. – Я возвращаю его ей.
– Ого. – Девушка переворачивает его в своих руках. – Ладно. Прикольно. – Она берет другую спицу и провязывает две петли. – А теперь объясни мне, что значит «сдвигать нить».
Я ей показываю.
– А теперь, с нитью спереди, изнаночная вязка.
Она медлит.
– У тебя получится. – Я изображаю верное движение и произношу стихотворение, с помощью которого училась вязать: – Через дверь войди, шарф возьми…
Она продевает спицу в петлю и захватывает нить.
– И выйди обратно очень аккуратно.
– Гребаный мой бог, – говорит она, косясь на спицу. – Ничего хуже не слышала.
– Зато работает. Где благодарность? Теперь сдвинь нить назад и вяжи.
Так она и делает. Проходит несколько минут. Девушка поднимает к свету вязание и радуется.
– Как настоящий ребристый узор!
– Потому что это он и есть.
Мы еще какое-то время обсуждаем вязание, и я удивляюсь, когда сестра Хэйли похлопывает меня по плечу и говорит, что время вышло.
– Встречаемся в коридоре, – сообщает она.
– Спасибо, – говорит Лейла. – Я не узнала твое имя.
– Джесс. Удачи с… это будет свитер? – спрашиваю я, хотя по размеру маловато для этого предмета одежды.
– Шапка, – отвечает она, и форма приобретает смысл.
– Это для младшего брата. Он обожает Гарри Поттера, а это цвета Гриффиндора. Подарок на Рождество.
– О! Как здорово. Он будет в восторге. И ты почти закончила. Шапка будет готова задолго до Рождества.
Она поднимает на меня усталые глаза.
– Надеюсь, – говорит она, взглядом заставляя меня посмотреть в сторону. – С четвертой стадией могу и не дожить до праздника.
